Между тем, как справедливо подчеркивает С. Э. Шноль, «трудности развития науки во многом связаны с проблемой обработки и истолкования информации, получаемой в экспериментах. Такая обработка и интерпретация весьма чувствительны к господствующим в науке в данный период представлениям» [2]. Нередко формально оцениваемые отклонения от математического ожидания квалифицируются как ошибки эксперимента и попросту отбрасываются. В результате создаются искусственно сглаженные экспериментальные группы, статистические характеристики которых не отражают реального положения вещей. «Выскакивающая», необычная варианта, т. е. необычный факт, подчас несет больше информации, чем искусственно «усредненная» группа. Вот почему нельзя не согласиться с С. Э. Шнолем, когда он далее в той же работе пишет: «Вероятностный подход бесспорно принес огромную пользу в медицине — среднестатистические характеристики позволяют выяснить закономерности происхождения и распространения болезней, лечебного действия лекарственных средств и т. д. Однако такой подход заведомо не соответствует индивидуальным характеристикам каждого больного в отдельности. Более того… в силу сложившихся традиций сглаживания, аппроксимации монотонными функциями, неучета возможной дискретности (неоднородности) исследуемых выборок, отбрасывания крайних значений статистическая обработка часто дает результаты, вообще не применимые в конкретных случаях» [3].
Из общебиологических соображений вытекает и совершенно конкретное методическое требование — при экспериментальном исследовании биологических эффектов нейропептидов, их участия и роли в процессах обучения и памяти необходима разработка и использование приемов предварительного отбора экспериментальных животных с целью формирования максимально однородных групп. Помимо этого, необходим тщательный учет индивидуальных особенностей экспериментальных животных; такой учет тем более необходим при проведении исследований на людях.
3. В результате биотрансформации под влиянием определенных ферментов из исходных молекул нейропептидов могут возникать фрагменты, биологическая активность которых в сотни раз превышает активность исходного пептида. Это означает, что процессы саморегуляции мозговой деятельности с помощью нейропептидов включают и такой необычный механизм, как резкое усиление их активности, что, по-видимому, позволяет точно соразмерять масштаб решаемой мозгом задачи с уровнем функции мозговых уровней и структур, участвующих в реализации данной «общемозговой» задачи.
4. Показано, что нейропептиды могут изменять (модулировать) реакции нервных клеток на «классические» медиаторы — передатчики нервных сигналов. Усиливая или подавляя эффекты медиаторов, нейропептиды регулируют таким путем межнейронные взаимодействия и, следовательно, формирование следов памяти.
5. И, наконец, еще одно чрезвычайно важное свойство нейропептидов — их способность вызывать отставленные эффекты. Пептиды очень быстро распадаются в тканях, длительность их жизни — после высвобождения из мест синтеза или хранилищ — измеряется минутами. Между тем многие эффекты нейропептидов обнаруживаются спустя несколько суток. Это означает, что пептиды запускают цепь каких-то процессов, которые далее развертываются уже без участия пептидов, в значительной мере по своим собственным закономерностям. В данной ситуации детерминирующая роль пептидов в регуляции мозговой деятельности ограничивается лишь пусковой ролью.
Резюмируя изложенное, следует подчеркнуть, что в механизмах системной детерминации отражательной деятельности мозга особое место занимают нейропептиды. Интегрируя центральные и периферические процессы, пептиды, по-видимому, обеспечивают организацию целостных отражательных актов. При этом они выполняют детерминирующую роль по отношению к формированию целостного следа памяти, регулируя образование как специфических (нервных), так и неспецифических компонентов, через которые раскрываются значимость воспринимаемой и запоминаемой информации.
Пептиды являются универсальными регуляторами жизнедеятельности клетки, возникшими на самых ранних этапах эволюции и донесшими свою регуляторную функцию до наших дней. Не приобретя подлинной специфики, пептиды тем не менее «вмешиваются» в регуляцию специфических функций целостного организма, что позволяет говорить об их полифункциональности. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что полифункциональность есть (или может быть) следствие по меньшей мере двух обстоятельств. Любая «специфическая» функция, в том числе и функция обучения и памяти, включает в качестве основы, фундамента неспецифические компоненты. Влияя на эти неспецифические компоненты, являющиеся общими для многих функций, пептиды модифицируют «специфические» функции. Помимо этого, изучение «специфической» функции возможно лишь в определенных экспериментальных условиях, т. е. в определенной познавательной ситуации. Сквозь призму изучаемой специфической функции видна лишь одна какая-то сторона, одно свойство пептида и не видны — или не могут быть видны — другие его стороны и свойства. Полифункциональность, таким образом, это характеристика одного и того же фундаментального свойства пептида с разных сторон, в разных аспектах, в разных познавательных ситуациях. Действительное и более или менее полное и целостное представление о пептиде-регуляторе может быть получено путем теоретического синтеза данных, полученных в разных познавательных ситуациях, т. е. не путем простого дополнения одного описания другим, а именно путем синтеза заведомо различных сведений, описываемых заведомо различными языками. Иными словами, теоретическая реконструкция объекта — пептида-регулятора — оказывается возможной с использованием элементов принципа дополнительности.
[2] Шноль С. Э. О динамике новых истин в науке о жизни // Кибернетика живого. Биология и информация. М.: Наука, 1984. С. 91—92.
[3] Там же. С. 94.