Леонардно да Винчи — Фрейд З. (1990 г.)

Что-нибудь больше, кроме следов непревращенного сексуального влечения, мы не вправе ожидать от Леонардо. Эти же следы по своему направлению и позволяют причислить его к гомосексуальным. Уже раньше указывалось, что он брал к себе в ученики только очень красивых мальчиков и юношей. Он был к ним добр и снисходителен, заботился о них, сам ухаживал за ними, когда они были больны, как мать ухаживает за своими детьми и как его собственная мать могла бы ухаживать за ним. Так как он выбирал их по их красоте, а не по их талантливости, то ни один из них: Cesare da Sesto, G. Boltraffio, Andrea Salaino, Francesco Melzi и другие, не сделался значительным художником. Большей части из них не удалось достигнуть самостоятельного от их учителя значения, они исчезли после его смерти, не оставя определенной физиономии в истории искусства. Других, которые по своему творчеству должны были бы с полным правом называться его учениками, как Luini и Bazzi, прозванный Sodoma, он, вероятно, лично не знал.

Мы ожидаем встретить возражение, что отношения Леонардо к его ученикам не имеют вообще ничего общего с половыми мотивами и не дают возможности делать какие-нибудь заключения о его половых особенностях. Против этого мы хотим со всей осторожностью возразить, что наше понимание объясняет некоторые странные черты в поведении художника, которые иначе должны были бы оставаться загадочными. Леонардо вел дневник; он делал в своей мелкой, написанной справа налево записи пометки, предназначавшиеся только для себя. В этом дневнике он странно обращается к самому себе на «ты»; «изучи у маэстро Лука умножение корней»[6]. «Пусть маэстро д’Абакко покажет тебе квадратуру круга». Или по поводу одного путешествия[7]: «Я еду по моему делу садоводства в Маиланд… Вели сделать две дорожных сумки. Вели показать тебе токарный станок Больтрафио и обработать на нем камень. — Оставь книгу для маэстро Андреа Тодеско»[8]. Или намерение совсем иного рода: «Ты должен показать в твоем сочинении, что земля есть звезда, как луна или вроде того, и таким образом доказать благородство нашего мира»[9].

В этом дневнике, который, впрочем, — как дневники и других смертных — самые значительные события дня часто очерчивает только немногими словами, или совсем замалчивает, есть некоторые места, которые из-за их странности цитируются всеми биографами Леонардо. Это заметки о мелких расходах художника педантически точные, как будто принадлежащие строгому филистеру и бережливому хозяину, при этом указания о расходовании больших сумм отсутствуют, и ничто вообще не указывает, чтобы художник вникал в хозяйство. Одна из таких заметок касается нового плаща, купленного ученику Андреа Салаино[10]:

Другая очень подробная запись заключает все расходы, которые причинил ему другой ученик своими скверными чертами и склонностью к воровству: «21 апреля 1490 года начало я эту тетрадь и начал опять лошадь[11]. Джакомбо поступил ко мне в день св. Магдалины тысяча 490 года, 10 лет (отметка на полях: вороват, лжив, упрям, прожорлив). На другой день я велел для него отрезать на 2 рубахи, пару штанов и камзол, и когда я отложил деньги, чтобы заплатить за эти вещи, он украл у меня деньги из кошелька, и никак невозможно было заставить его сознаться, хотя я был в этом совершенно уверен. (Заметка на полях: 4 лиры . . .)» В этом же духе продолжается перечисление злодеяний малыша и заканчивается счетом: «В первом году плащ, 2 лиры; 6 рубах, 4 лиры; 3 камзола, 6 лир; 4 пары чулок, 7 лир» и т. д.[12] Биографы Леонардо, которым и в мысль не приходило разгадать загадку душевной жизни их героя с помощью его мелких недостатков и странностей, пытаются использовать эти странные счета, чтобы характеризовать доброту и заботливость маэстро к его ученикам. Они забывают при этом, что не поведение Леонардо, но тот факт, что он оставил нам эти свидетельства, требует разъяснения. Так как невозможно предположить в нем желания дать нам в руки доказательства своей доброты, то мы должны думать, что другой аффективный мотив побуждал его делать эти записки. Не легко отгадать, какой именно, и мы не были бы в состоянии что-нибудь предположить, если бы эти странные мелкие счета о платьях учеников не разъяснились бы другим, найденным в бумагах Леонардо, счетом[13]:

Единственно поэт Мережковский разъясняет, кто была эта Катерина. По двум другим коротким заметкам он заключает, что мать Леонардо, бедная крестьянка из Винчи; приехала в 1493 году в Милан, чтобы навестить своего 41-летнего сына, что она там заболела, была отвезена Леонардо в госпиталь, и когда она умерла, была им похоронена с такой почетной пышностью[14].

[6] [7] Solmi. Leonardo da Vinci.

[8] Леонардо ведет себя при этом, как человек, привыкший ежедневно исповедываться перед другим и который теперь заменяет этого другого дневником. Предположение, кто бы это мог быть, смотри у Мережковского. Стр. 367.

[9] М. Herzfeld. Leonardo da Vinci, 1906, p. CXLI.

[10] По Мережковскому. Стр. 282.

[11] О статуе всадника Франческо Офорца.

[12] Полный текст у М. Herzfeld. Стр. XLV.

[13] Мережковский, стр. 372. Как на печальное доказательство ненадежности и без того скудных сведений об интимной жизни Леонардо я указываю, что тот же счет у Solmi передается со значительными изменениями. Наиболее странным кажется то, что флорины там заменены со-льдами. Надо предположить, что флорины в этом счете означают не старые «гульдены», но позже употреблявшуюся монету, которая равнялась 1 2/3 лиры или 33 1/3 со-льдам. Solmi считает Катерину за прислугу, которая вела одно время хозяйство Леонардо. До источника, из которого почерпнуты оба счета, я не мог добраться.

[14] «Катерина прибыла 16 июля 1493 года». — «Джиованина — лицо легендарное — спроси о ней у Катерины в больнице».