Значение проблемы редукционизма применительно к исследованию детерминации отражательной деятельности мозга определяется в первую очередь тем, что в настоящее время ведущую роль и изучении этой деятельности приобрели ее субклеточно-молекулярные механизмы. В этой связи вопрос о возможностях раскрытия сущности целостной работы мозга через постижение особенностей функционирования различных уровней структурно-функциональной организации мозга, в первую очередь субклеточно-молекулярного уровня, приобретает исключительную актуальность. Определенное решение этого вопроса представляет собой важнейшую предпосылку эффективной ориентации дальнейших конкретных научных поисков. Вместе с тем на основе того или иного понимания редукционизма могут найти адекватную специально научную, общенаучную и в конечном итоге — философско-методологическую оценку многочисленные фактические данные и возникшие на их основе различные специально-теоретические концепции, предопределяющие основные направления экспериментальных исследований.

Проблема редукционизма в биологии (и философии) представляет собой одну из сложнейших и масштабнейших проблем. Эта проблема многократно и под разными углами зрения анализировалась в философской литературе, в особенности в литературе, посвященной философским вопросам биологии [1].

Не входя сейчас в анализ и сопоставление различных точек зрения, высказывавшихся по этой сложной и многоплановой проблеме (речь об этом пойдет ниже), хотелось бы лишь подчеркнуть следующее. Редукция, как бы она ни понималась, есть метод познания одного явления через другие. Наиболее распространенной и в известном смысле традиционной является редукция в виде сведения сложного к более простому с целью постижения сущности сложного. Конкретным воплощением такого понимания редукции является исследование целого путем его расчленения на части (элементы) и исследование этих элементов. Само собой разумеется, что такой путь познания оправдан и эффективен лишь в той мере, в какой он ориентирован на постижение целого. Но это означает, что редукция разумна и целесообразна лишь до тех пределов, в которых еще сохраняются те или иные свойства целого. Но отсюда следует, что подлинной основой эффективного использования принципа редукции является диалектико-материалистическое понимание проблемы целостности, подлинная диалектика соотношений частей и целого, иерархии и взаимно детерминирующих отношений различных структурно-функциональных уровней живой материи. Часть потому является частью (а не чужеродным элементом), что несет на себе «отсвет» целого. Хорошо известно, что часть в составе целого обладает свойствами, не обнаруживающимися у нее при исследовании вне целого, и напротив — часть в составе целого может утрачивать свойства, обнаруживающиеся у этой части при исследовании ее вне целого. Но дело в том, что приобретение частью одних свойств и утрата других при ее включении в целое определяются не только детерминирующими влияниями целого на части, но и природой самой части. Целое не всесильно, оно модифицирует лишь такие части (элементы), в которых изначально содержатся возможности для такой модификации, т. е. содержится нечто общее (хотя бы в виде потенций) с целым. Именно поэтому «сведение» (части к целому) есть в то же время «выведение» целого из части — теоретическое воссоздание целого из частей. Это, по сути дела, Марксов путь восхождения от абстрактного к конкретному.

Хотя аналитическое исследование и редукция в виде сведения сложного к более простому совпадают по направленности, эти методологические принципы, по нашему мнению, не идентичны (хотя точка зрения о совпадении этих двух исследовательских принципов и высказывается в литературе). Различие здесь заключается в том, что редукция ориентирована на поиск и анализ той «клеточки» познания, из которой путем обратного движения мысли может быть воссоздано все богатство целостности во всей его конкретности. Анализ же в соответствии с ленинским указанием на неисчерпаемость материи вглубь беспределен. В этой связи уместно напомнить замечание Р. С. Карпинской и Г. Н. Хона о том, что действительное понимание и оценка редукции состоит в ответе на вопрос о том, «что сводится и к чему сводится» [2]. Необходимость постановки этого вопроса вытекает из того, что все биологические явления, в том числе интегративная деятельность мозга, обладают специфичностью. Редукция как методологический принцип выступает как средство постижения этой специфичности. Очевидно, редукция как познавательный принцип теряет смысл там, где эта специфичность утрачивается. Как справедливо замечает Э. Майр, «сложную систему не следует разбирать на части до такой степени, чтобы от нее не оставалось ничего существенного» [3]. Поиски возможностей решения на путях «классического» редукционизма кардинальных общебиологических проблем (в том числе проблемы памяти) заведомо несостоятельны, так как носят односторонний характер и молчаливо исходят из представления о всесилии аналитизма («элементаризма»). Поэтому, на наш взгляд, права Р. С. Карпинская, которая указывает, что «гносеологическим оптимизмом можно назвать ту уверенность в возможности получения точного знания, которая воодушевляет современного биолога-экспериментатора. На его вооружении такое богатство физико-химических, кибернетических, математических методов, что познание наисложнейших механизмов жизнедеятельности (например, молекулярных основ функционирования мозга) рассматривается лишь как вопрос времени. Однако гносеологический он гимнам сопряжен с возросшей гносеологической ответственностью. Дело в том, что широкое изучение механизмов жизнедеятельное: и предполагает понимание любого биологического объекта как «многослойного», воспроизводимого в своей целостности лишь на путях совмещения различных уровней изучения. Здесь-то и возникают серьезные проблемы по корректному выделению объекта эксперимента, действительно доступного изучению избранными средствами познания. Данные, полученные на одном из уровней, например молекулярном, не могут быть перенесены механически на более сложные уровни организации в качестве полного и достоверного способа объяснения закономерностей их существования. Принцип редукции, т. е. сведения к нижележащему уровню познания, апробированный особенно молекулярной биологией и широко применяемый во всех сферах биологии, составляет лишь момент диалектического подхода, и это обстоятельство приходится учитывать уже на эмпирическом уровне познания. «Многослойность» объекта как результат прогресса биологического знания ставит задачи совмещения различных уровней познания, т. е. перехода от одного «подобъекта» (подсистемы) к другому, к третьему и т. д. Нарушение субординации в выделенной иерархии подсистем, подмена одного объекта, более сложного, другим, более простым, составляет эмпирическое основание тотальной методологии редукционизма, которая остается не чем иным, как механическим способом объяснения» [4]. Разумеется, такой «безоглядный» прямолинейный редукционизм, о котором идет речь в приведенном отрывке, абсолютно бесплоден. Но разумный редукционизм, ориентированный на постижение целого, обладает бесспорными эвристическими возможностями. Не случайно В. А. Энгельгардт указывал, что «редукционизм в настоящее время не нуждается в какой-либо защите или доказательствах его правомочности. Эти доказательства даны всей совокупностью современного биологического исследования, которое, по существу, является не чем иным, как триумфальным шествием редукционистского принципа» [5]. Важнейшим условием правомерности использования редукционистского подхода и многократного усиления его разрешающих возможностей является сочетание этого методологического принципа с принципом интегратизма — методологическим направлением, задача которого состоит «в преодолении односторонности редукционизма, в познании того, каким образом происходит включение, интеграция элементов более примитивных в новые целостности, стоящие на более высокой ступени организационной иерархии, с иными степенями упорядоченности» [6]. Сочетание принципов редукционизма и интегратизма намечает предел разумной и продуктивном редукции. Именно поэтому «обеспечение правильного сочетания, целесообразного соотношения редукционизма и интегратизма является основой стратегии научного поиска в области познания явлений жизни на ближайшее время, а вернее, для всего будущего развития биологии как точной науки» [7].


[1]  Каганова 3. В. Проблемы философских оснований биологии. М.: Изд-во МГУ, 1979; Карпинская Р. С. Редукционизм и понятие элементарного биологического акта // Философские проблемы современной биологии. М.: Наука, 1973; Она же. Теория и эксперимент в биологии: Мировоззренческий аспект. М.: Наука, 1984; Карпинская Р. С., Хон Г. Н. Принцип редукции в системе методов исследования живого // Взаимодействие методов естественных наук в познании жизни. М.: Наука, 1976. С. 322—336; Энгельгардт В. А. Познание явлений жизни. М.: Наука, 1984; Рьюз М. Философия биологии. М.: Прогресс, 1972; Фролов И. Т. Жизнь и познание.

[2]  Карпинская Р. С. Теория и эксперимент в биологии: Мировоззренческий аспект. С. 92.

[3]  Майр Э. Эволюция // Эволюция. М.: Мир, 1981. С. 27.

[4]  Карпинская Р. С. Теория и эксперимент в биологии: Мировоззренческий аспект. С. 92.

[5]  Энгельгардт В. А. Указ. соч. С. 204.

[6]  Там же. С. 207.

[7]  Там же. С. 221.

Источники и литература

  • Кругликов Р. И. Принцип детерминизма и деятельность мозга. — М.: Наука, 1988. — 224 с.

Смотрите также