Судебная психология

Главная » Энциклопедия » Психология » Отрасли психологии » Юридическая психология » Судебная психология

Правосудие осуществляется только судом путем рассмотрения и разрешения в судебных заседаниях гражданских и уголовных дел. Рассматривая уголовные дела, суд применяет к виновным лицам установленные законом меры наказания либо оправдывает невиновных.

Судебное разбирательство осуществляется в установленном законом порядке и разрешает дела на основе закона. Общие и обязательные правила ведения судебного разбирательства установлены процессуальным законом. К общим правилам судебного разбирательства относятся: непосредственность, устность и непрерывность судебного разбирательства, руководящая роль председательствующего в суде, равенство прав участников судебного разбирательства и др.

Судебное разбирательство организуется на принципе состязательности, при котором все участники судебного разбирательства могут реализовать свои равные возможности.

Суд не связан с доказательствами, собранными в ходе предварительного расследования, он принимает меры по собиранию новых доказательств, выявляет и восполняет неполноту произведенного предварительного следствия или дознания. Он не связан с выводами обвинительного заключения и вправе изменить обвинение, прекратить уголовное дело или вынести оправдательный приговор.

На подсудимого и его защитника не может быть возложена обязанность доказывания невиновности подсудимого. Суд не связан мнением прокурора по делу и принимает решение по своему внутреннему убеждению, основанному на всестороннем, полном и объективном рассмотрении всех обстоятельств дела в их совокупности, руководствуясь законом и своим правосознанием.

Судебное разбирательство состоит из пяти частей: подготовительной части, судебного следствия, судебных прений, последнего слова подсудимого, постановления приговора.

Судебная деятельность — разновидность социально-психологической деятельности; она состоит из опознавательных, социально-коммуникативных и социально-конструктивных (воспитательных) компонентов и имеет свою структуру.

Судебное исследование основывается на необходимой и достоверной информации — судебных доказательствах по делу. Конструктивный итог судебной деятельности — вынесение законного и обоснованного приговора — обусловлен накоплением, анализом и оценкой необходимой юридически значимой информации. В своей познавательной деятельности суд располагает ориентировочной моделью исследуемого правозначимого события — материалами и заключением предварительного следствия. Наличие этого предварительного заключения имеет значительную суггестивную (внушающую) силу. И суду предстоит проявить большую нонконформность (независимость) для объективного, полного, всестороннего и справедливого рассмотрения дела.

Предварительное следствие лишь облегчает познавательно-поисковую деятельность суда, но не предопределяет его оценочной деятельности. Однако систематизируя исходную информацию определенным образом, предварительное следствие может оказать скрытое влияние и на оценочную деятельность суда. Но суд должен оградить себя от этого влияния. Заключение предварительного следствия является для суда лишь информационно-вероятностной моделью исследуемого события. Задача суда — сформировать достоверную модель этого события, критически проанализировав все элементы вероятностной модели.

Основная часть доказательственной информации воспринимается судом из устных сообщений (показаний подсудимого, свидетелей, экспертов и др.). Это предполагает:

развитость у судьи речевого анализа — его способность в перегруженном деталями речевом сообщении выделить существенное, отчленить факты от эмоционально-оценочных отношений к ним;
устойчивость к различным эмоционально-речевым приемам воздействия, к патетическим призывам и сентиментальным оценкам;
способность распознавать ситуативно-личностный камуфляж, самомаскировку и самодемонстрацию проходящих по делу лиц;
учет всевозможных стереотипов социальной перцепции — за произносимыми фразами суд должен усмотреть подлинные намерения и интересы людей, выявить их подлинные отношения и нравственные позиции.

Сложная психоаналитическая деятельность судьи требует не только юридической, но и психодиагностической подготовки, знания общих социально-психологических особенностей поведения людей в условиях социальной группы, закономерностей их познавательной и реконструктивной деятельности.

Деятельность суда осуществляется в сложных, часто психически напряженных условиях. Это требует необходимой ориентации в проблеме конфликтного социального взаимодействия, владения приемами релаксации — успокоения эмоционально возбужденного поведения отдельных лиц. Важнейшими психическими качествами судьи являются эмоциональная устойчивость, толерантность, способность к конструктивной деятельности в эмоционально напряженных условиях.

Судебный процесс воспроизводит драматические и трагические события действительности. Здесь повторно воспроизводятся страсти, ненависть, злобность и агрессивность различных заинтересованных лиц. Для регуляции этих эмоциональных проявлений необходима выдержка, жизненная умудренность, спокойствие, терпимость, а также и необходимая требовательность судьи, как лица, наделенного властными полномочиями.

Существенна и внутригрупповая коммуникативная деятельность судьи — его взаимодействие с коллегами. Председательствующий суда является формальным лидером. Однако его полномочия не должны нарушать равноправность всех членов судейской коллегии. Стиль его руководства должен быть демократическим. Обмен мнениями должен быть конструктивным, не отклоняющимся от существа дела. Авторитет председательствующего не должен подавлять самостоятельного мнения других членов суда. Личное убеждение каждого судьи гарантируется законом.

Вся деятельность суда направлена на верификацию доказательств (установление их подлинности) и принятие законного, обоснованного решения.

Психологическая характеристика стадий судебного разбирательства.

1. Исследование материалов предварительного следствия и планирование судебной деятельности.

На данной стадии судья, знакомясь с материалами предварительного следствия и его заключением (в основном с письменными материалами и некоторыми вещественными доказательствами), осуществляет реконструктивную деятельность на основе воссоздающего воображения. Здесь важно не поддаваться «эффекту первичности», проявить самостоятельную познавательную активность.

Изучение материалов дела — особый этап и в деятельности других участников уголовного процесса, и прежде всего прокурора и адвоката. Уже здесь формируется их процессуальная позиция, противоборствующее взаимодействие. Только глубокое знание дела позволяет им наметить стратегию и тактику своей деятельности, сформировать систему стратегических вопросов на этапе судебного следствия и произнести яркую, убедительную, аргументированную речь в судебных прениях.

При изучении материалов уголовного дела каждая сторона выясняет:

что должно быть проверено в суде;
соответствуют ли выводы обвинительного заключения материалам данного уголовного дела;
учтена ли следователем вся совокупность доказательств по делу, имеется ли необходимость восполнения пробелов предварительного следствия в суде;
на каких сторонах дела следует построить стратегию обвинения или защиты, какие доказательства могут получить новую интерпретацию, что может повлиять на решение суда.

Ладанном этапе производится систематизация доказательств и источников их получения, осуществляется критический анализ их достоверности, выдвигаются все возможные контрверсии. Ведутся необходимые выписки и записи, составляется рабочий конспект дела — выписываются эпизоды обвинения, показания подсудимых, систематизируются вещественные доказательства и документы, выявляются возможные разрывы в системе доказательств, возможные процессуальные нарушения, допущенные на предварительном следствии.

Первое знакомство с материалами дела имеет особую остроту, при этом активизирована ориентировочно-исследовательская деятельность. Еще нет градации на главное и второстепенное. Любая деталь здесь должна быть тщательно исследована, включена во все возможные взаимосвязи. При этом актуализируется вся обстановка исследуемого происшествия, принимается во внимание все то, что позволяет увидеть событие с иной точки зрения. Тщательно изучается протокол допроса обвиняемого — выясняется его отношение к предъявленному обвинению.

Ключевой вопрос ознакомления с материалами предварительного следствия — где могла быть допущена ошибка? «Можно доказать, что левша застрелился правой рукой, но нельзя доказать, что он застрелился, если у него оказалось три раны и каждая должна была вызвать мгновенную смерть»^[1]. Изучение судебных ошибок свидетельствует о том, что многие преступления совершаются совсем не так, как об этом представляли на суде и предварительном следствии. И нередко объяснение события как раз и заключается в тех фактах, которые на первый взгляд кажутся случайными и второстепенными. Иногда трудность объяснения события объясняется действительной простотой его совершения.

Все факты расследуемого события должны осознаться в системе причинно-следственных связей, и не один факт не должен оставаться без объяснения. «Поставьте себя в положение подсудимого и взгляните вокруг его глазами перед преступлением, в момент преступления, после него; сделайте то же по отношению к каждому из соучастников, к пострадавшим, к свидетелям, роль которых для вас не вполне понятна. Уясните себе вероятные поступки, встречи и переговоры преступника с жертвой или соучастниками преступления между собой в разное время; обратите внимание на то, не переменились ли их взаимные отношения после преступления. …Меняйте предполагаемые условия места и времени. Это может открыть вам то, что заинтересованные люди сумели скрыть от следователя»^[2].

Ознакомление с материалами предварительного следствия должно привести к ясному и полному пониманию дела. Все неясности указывают направление судебного исследования. Судья должен обращать внимание не только на то, что было, но и на то, чего не было. (Почему не лаяла собака, когда чужой человек грабил сельский магазин? Почему не проснулся потерпевший, когда кругом было много шума?) Доказательством может быть то, что было, и то, чего не было.

На этой стадии активизируется аналитическая и критическая стороны психической деятельности судьи. Судья пытается образно представить возникновение и развитие исследуемого события, осуществляя при этом логическое моделирование, проводя мысленные эксперименты, выдвигая контрверсии. Критическому анализу подвергаются все действия следователя, уясняется их необходимость и процессуальная обоснованность.

Выдвигая судебную версию, судья основывается на наиболее достоверных, проверенных фактах, стремится избежать возможной судебной ошибки. Определяя модель события, взаимосвязь его частей и этапов, судья переходит к планированию его рассмотрения в судебном заседании. Материалы дела разбиваются на крупные блоки, последовательные группы взаимосвязанных фактов (определяются так называемые графы событий).

Намечаемая последовательность рассмотрения событий в судебном заседании должна обеспечить адекватность их восприятия участниками судебного заседания, отражение действительной динамики рассматриваемого события. При этом судья выявляет слабые в фактическом отношении места и намечает проведение необходимых судебно-следственных действий. Особое внимание уделяется источникам ключевых фактов и внутренней согласованности их. Анализируется возможность их случайного совпадения. Определяется круг лиц для вызова в судебное заседание, истребуются все необходимые новые документы.

Решение вопросов, связанных с преданием суду, осуществляется коллегиально на распорядительном заседании суда.

2. Стадия судебного следствия

На этой стадии происходит непосредственное восприятие всех источников доказательств, проводится исследование их надежности, анализируется их относимость и значимость. В судебном следствии принимают участие все заинтересованные стороны процесса: судьи, прокурор, подсудимый и его адвокат. Различные исходные позиции сторон придают судебному разбирательству дела особую остроту и напряженность.

Судебное следствие — часть судебного разбирательства, в которой суд с участием подсудимого, защитника, потерпевшего и обвинителя непосредственно исследует доказательства, собранные на стадии предварительного следствия и представленные суду участниками судебного разбирательства или собранные самим судом.

Судебное следствие начинается оглашением обвинительного заключения (или заявлением потерпевшего, если предварительного следствия или дознания не проводилось). В ходе судебного следствия председательствующий, судьи, защитник, обвинитель допрашивают подсудимых, свидетелей, заслушивают заключение эксперта, осматривают вещественные доказательства, оглашают протоколы и иные документы. Порядок исследования отдельных видов доказательств (допроса подсудимого, свидетелей, осмотра вещественных доказательств) установлен законом. Очередность исследования различных групп доказательств определяет суд.

Для формирования внутреннего убеждения судей судебное следствие имеет решающее значение. Участники прений могут ссылаться только на материалы судебного следствия. Суд также основывает приговор только на тех доказательствах, которые были рассмотрены в судебном заседании.

В судебном следствии все участники судебного разбирательства имеют равные права по представлению доказательств и участию в их исследовании, в заявлении ходатайств. Но каждая заинтересованная сторона здесь стремится выделить те стороны обстоятельств, которые соответствуют ее интересам.

Противоречивые интересы сторон могут порождать напряженные ситуации и конфликтное противоборство. Задача судьи — придавать взаимодействию сторон конструктивно-познавательный характер, предоставлять им процессуально гарантированные права и возможности, обеспечивать состязательный характер судопроизводства.

Регуляция межличностных отношений в процессе судебного рассмотрения уголовного дела требует от судьи не только правового профессионализма, но и психологической подготовленности и общей культуры общения. На все недопустимые на суде ситуации судья должен своевременно, тактично, но твердо отреагировать (избегая нравоучительных замечаний, нотаций и поучений). Судья обязан пресекать все проявления грубости и нетактичности в межличностных отношениях, охранять процесс от ненужных эмоциональных всплесков и вводить его в рациональное русло. При этом исключены с его стороны проявления высокомерия, грубости, замечаний, унижающих личное достоинство участников процесса. Все категорические требования судьи должны быть процессуально обоснованы.

Когнитивная (познавательная) деятельность судьи отличается при судебном следствии многоплановостью, перегруженностью оперативной памяти, предвосхищением различных вариантов возможного развития судебного следствия, оперативным анализом поступающей информации и правовой концептуализацией. Все личностные источники информации подвергаются критическому анализу с учетом индивидуально-типологических особенностей соответствующих лиц.

Сложные, запутанные ситуации подвергаются схематизации (иногда графическому отображению). Обращается внимание на стратегию и тактику поведения сторон, их установочные позиции, добросовестность в освещении фактов. Тенденциозные, заранее подготовленные тактические приемы сторон могут быть нейтрализованы следственными действиями, впервые проводящимися в судебном следствии.

Судебное следствие должно, конечно, соответствовать всем процессуальным и судебно-ритуальным требованиям. Однако следует помнить, что чрезмерно строгая обстановка суда может вызывать излишнюю психическую напряженность и заторможенность психической деятельности отдельных его участников, снижать их интеллектуальные и мнемические возможности. Первоначальное обращение к ним должно отличаться некоторым релаксационным (успокоительным) эффектом — предупредительностью, уважительностью и, во вся* ком случае, — подчеркнутой нейтральностью. Необходимо всемерно снимать так называемую социальную ингибицию — угнетающее, подавляющее воздействие социальной общности на поведение отдельного индивида. Не допускать реплик и выкриков из зала суда.

Задаваемые вопросы не должны быть бестактными и назойливыми. В целях ситуативной адаптации лиц, дающих показания, первоначальные вопросы должны быть максимально простыми, доходчивыми, но не допускающими односложных ответов (да — нет). Эти вопросы должны активизировать речевую активность проходящих по делу лиц. Здесь недопустимы невнимательность, длительные переговоры между судьями, неуважительные реплики, проявления нетерпеливости. Вопросы судьи не должны нести на себе налет иронии, насмешливости. Вызвав легкомысленную реакцию присутствующих, они могут сбить с толку лицо, дающее показание, снизить общий деловой настрой судебного заседания. Следует иметь в виду, что любая массовая реакция может иметь характер психического заражения. Все вопросы к допрашиваемым лицам должны строго контролироваться судом. Отклонению подлежат не только наводящие, но и провоцирующие, запутывающие, демагогические вопросы.

В судебном следствии иногда задается обилие праздных, нецелеустремленных, психологически не продуманных вопросов (на которые спрашивающий легко получает неблагоприятные для себя ответы). Часто акцентируются несущественные расхождения между показаниями в суде и на предварительном следствии. Нередко стороны задают вопросы, усиливающие позицию другой стороны. Только очень опытные адвокаты и обвинители уходят от вопросов, невыгодных для отстаивания их позиции, когда шансы благоприятного ответа незначительны. Неблагоприятное впечатление производят «детские» вопросы.

…Оглашен протокол вскрытия задушенной женщины: «В полости матки — вполне доношенный плод». Вопрос прокурора к судмедэксперту: «Скажите, пожалуйста, покойная была беременна?!»
Или: «Когда вы подошли к Иванову, был ли он еще живым?»
Нет, он был уже мертвый.
Совсем мертвый?!..

Особо следует остановиться на судебном рассмотрении дел с участием потерпевших. Обвиняемый и потерпевший в судебном процессе образуют единую систему. Без выявления характерологических особенностей потерпевшего невозможно раскрыть существо дела. Его поведение может быть неосмотрительным, рискованным, легкомысленным, провокационным. Виктимологические особенности потерпевшего существенны для выяснения степени ответственности обвиняемого. Поведение потерпевшего может быть признано правомерным и неправомерным, моральным и аморальным.

Суд выявляет юридически значимые признаки поведения потерпевшего, к которым относятся:

признаки, характеризующие личность потерпевшего;
тяжесть телесных повреждений, обнаруженных у потерпевшего;
беспомощное, опасное для жизни и болезненное состояние дотерпевшего;
социальные признаки личности потерпевшего (материальное положение, социальный статус и др,);
правомерность-неправомерность поведения потерпевшего, «согласие потерпевшего»;
взаимоотношения потерпевшего с обвиняемым (отношения родства, служебная, материальная и иная зависимость).

Виктимологическое (провоцирующее) поведение потерпевшего общественно опасно. Степень способствования потерпевшего действиям обвиняемого учитывается судом и, следовательно, должна быть и в поле внимания защитника. Поведение потерпевшего влияет, как известно, на квалификацию преступления, совершенного подсудимым. Так, квалификация убийства из хулиганских побуждений будет отвергнута, если убийство совершено в ссоре, драке, на почве личных неприязненных отношений.

В судебном следствии существенное значение имеет диагностика ложных показаний: от этого зависит реализация основного принципа судопроизводства — его объективности. Ложь — это искажение фактов путем их произвольной реконструкции во времени и пространстве, измышления несуществующих фактов, исключения отдельных элементов события, дополнения его вымышленными обстоятельствами. Различаются две разновидности лжи: пассивная — сокрытие информации, умолчание (полное или частичное) и активная — сообщение заведомо ложных сведений. Реконструкция прошедших событий может быть неадекватной, искаженной в силу дефектов памяти (добросовестное заблуждение). Но показания отдельных участников судопроизводства могут быть и заведомо, то есть умышленно, ложными.

Добросовестные заблуждения, ошибки могут быть вызваны особыми условиями восприятия событий, возрастными и индивидуальными особенностями индивида, его психическими и физическими состояниями. Заведомо ложные показания, лжесвидетельства даются с целью введения суда в заблуждение, извлечения выгоды, избежания судебных санкций, под влиянием угроз и обещаний.

В формировании ложного показания можно выделить ряд стадий:

осознание цели и значения возможного ложного сообщения;
формирование мысленной модели ложного сообщения, включение в нее отдельных правдоподобных элементов;
удержание в памяти модели лжесвидетельства;
вербализация модели лжесвидетельства в судопроизводстве.

Ложность показаний диагностируется по ряду признаков:

бедности эмоционального фона показаний, по схематичности, заученности их вербальной структуры;
лексическим особенностям показаний, не соответствующих личностным особенностям допрашиваемого лица;
проговоркам в высказываниях, указывающим на осведомленность лица относительно скрываемых им обстоятельств;
стереотипному совпадению показаний нескольких лиц;
неспособности детализировать описание события;
противоречивости сообщений из различных источников информации;
повышенной самореабилитации;
уклончивости ответов на прямые вопросы;
незнанию обстоятельств, которые должны были войти в поле непроизвольного восприятия и запоминания.

Преодолению лжесвидетельства содействует его судебная наказуемость и вооруженность судьи приемами его разоблачения.

Лжесвидетельство преодолевается его предупреждением, своевременным распознанием (диагностикой), разоблачительными действиями и изменением позиции лжесвидетеля, формированием у него установки на дачу правдивых показаний. Разоблачению лжесвидетельств содействуют получение информации из различных источников, повторные допросы с применением системы уточняющих, детализирующих, сопоставительных и контрольных вопросов.

Судебное следствие допускает использование приемов правомерного психического воздействия (воздействия, не ограничивающего свободу волеизъявления) на лиц, оказывающих умышленное противодействие достижению истины. Это может быть и внезапная постановка эмоционально воздействующих вопросов, и предъявление новых, неожиданных доказательств, заключений экспертизы, организация перекрестного допроса, очной ставки и т. п.

Оказывается также и мнемическая помощь допрашиваемым: напоминание об отправных событиях, их последовательности, опора на эмоционально окрашенные обстоятельства, привязка к жизненно важным для данного индивида событиям, учет явления реминисцентции, проактивного и ретроактивного торможения, побуждение к воспроизведению нужного материала путем установления ассоциативных связей.

Суд вправе проводить все следственные действия, предусмотренные законом. Однако проведение таких следственных действий, как проверка показаний на месте, следственный эксперимент, ограничено условиями судебного заседания.

3. Психология судебных прений

Самостоятельной частью (стадией) судебного разбирательства являются судебные прения, в которых каждое участвующее в деле лицо излагает свою точку зрения на обстоятельства дела и предстоящие разрешению вопросы на основе доказательств, проверенных в ходе судебного следствия. В своих речах заинтересованные лица касаются, прежде всего, доказанности или недоказанности (полностью или частично) обвинения, предъявленного обвиняемому, квалификации совершенного деяния, если оно подтверждено собранными доказательствами, меры наказания, подлежащей назначению подсудимому. Затрагиваются также вопросы о причинах преступления, дается характеристика личности подсудимого.

В судебных прениях участвуют также государственный и общественный обвинители, защитник и подсудимый, если защитник в судебном заседании не участвует. По делам частного обвинения, по делам о причинении легкого телесного повреждения, побоях, клевете без отягчающих обстоятельств, оскорблении в судебных прениях участвуют также потерпевший и его представитель.

Последовательность выступлений обвинителей и защитника устанавливается судом. Продолжительность судебных прений не ограничивается. Однако председательствующий вправе останавливать участников судебных прений, если они касаются обстоятельств, не имеющих отношения к делу. После произнесения речи лицо может выступить еще один раз с репликой. Право последней реплики принадлежит защитнику и подсудимому.

Участники судебных прений анализируют в своих речах свою версию рассматриваемого события, стремятся оказать на судей благоприятное для себя воздействие, исходя из своего процессуального положения, опровергают модель события или его элементы, отстаиваемые другими участниками судебных прений. Излагают свои предложения относительно возможного наказания или оправдания подсудимого.

Судебная речь

Искусство судебной речи — это искусство убеждения посредством целенаправленной систематизации фактов, их убедительной оценки. Немаловажную роль играет при этом мастерство судебной речи, связанное с уровнем логического анализа и образностью изложения. Значительную роль в убедительности судебной речи играет психологический анализ личности подсудимого и потерпевшего, характеристика их устойчивых поведенческих особенностей, чрезвычайность обстоятельств, в условиях которых произошло правонарушение.

Однако судебная речь не является обособленным актом — она должна быть тесно увязана с результатами судебного следствия. Только те доказательства, которые получены в судебном следствии, могут быть положены в основу судебной речи, в формирование окончательной процессуальной позиции участника судебных прений.

Язык судебного общения выполняет ряд взаимосвязанных функций: познания, общения, психического воздействия. Строго официально-деловой, публицистический стиль общения здесь перемежается с элементами разговорного, научного и литературно-художественного языка. Неофициальная, бытовая сторона жизни людей здесь выражается простым, разговорным языком. Это придает судебной речи доступность, понятность, жизненную реальность.

Научно-абстрактные аспекты дела требуют использования научных терминов, юридических и психологических категорий, норм закона, унифицированных языковых формулировок. Эмоционально-воздействующая функция судебной речи реализуется образностью изложения, различными эмоциональнооценочными средствами. Все это делает судебную речь особым видом речи, требующим ее специального психологического описания и анализа.

Различается структура судебной речи, ее стиль и язык.

Структура судебной речи — это ее композиционный план, логика и психология построения, соответствие ее частей задачам и цели судебных прений. Цель судебной речи — оказать убедительное, аргументированное воздействие на суд, на формирование внутреннего убеждения судей. Задачи же судебной речи различны на разных ее этапах.

Различается вступительная, основная и заключительная части судебной речи.

Эффективное построение вступительной части судебной речи в значительной мере определяет успех судебного оратора. Психологическая задача выступления — вызвать обостренное внимание, организовать направленность сознания судебной аудитории, вызвать ее интерес, установить с ней коммуникативный контакт, обеспечить ее доверие, подготовить аудиторию к принятию основной позиции оратора.

Различные мастера судебной речи начинали свои выступления разными приемами, но все они отличались единой психологической направленностью — вызвать повышенную ориентировочную реакцию слушателей. «О tempora! О mores!» — «О времена! О нравы!» Этими ставшими знаменитыми словами начал свою речь Цицерон против Луция Катилины.

В основной части судебной речи выдвигаются основные тезисы, аргументируется процессуальная позиция судебного оратора, используются различные средства убеждения суда в правильности избранной им позиции. Важной психологической задачей здесь является удержание внимания аудитории. Для этого оратор должен активизировать исследовательскую деятельность слушателей, вести их по канве своих рассуждений. Здесь необходима предельная простота и четкость выдвигаемых положений, очевидность их внутренней взаимосвязи. Основные тезисы речи должны легко удерживаться в сознании слушателей, которые должны понимать программу речи оратора, предвидеть тот путь, по которому пойдет обвинитель или защитник.

Стержнем основной части судебной речи является изложение фактических обстоятельств дела. Однако это должен быть не скучный пересказ фактов, а живая, динамичная картина возникновения и развития расследуемого события. Обстоятельства дела могут быть изложены в хронологической последовательности или в систематизированном виде: так, как событие развивалось в действительности, или так, как оно было исследовано в судебном следствии. Способ изложения фактических обстоятельств дела избирается в зависимости от объема и характера доказательств, установленных в ходе судебного следствия.

В процессе доказывания одни положения обосновываются с помощью других, ранее доказанных обстоятельств. Анализ доказательств и их оценка — центральная часть судебной речи. Судебные доказательства распределяются на ряд групп:

подтверждающие или опровергающие событие преступления;
подтверждающие или опровергающие конкретный состав преступления;
подтверждающие или опровергающие отдельные эпизоды обвинения;
личностные характеристики подсудимого и потерпевшего.

Все доказательства выстраиваются в систему, опровергающую одни версии и подтверждающую предлагаемую оратором версию. Доказательства выстраиваются по их нарастающей значимости.

Особое место в судебной речи занимают так называемые личностные доказательства — психологические характеристики личности подсудимого и потерпевшего. Они должны быть психологически объективными и достаточно сдержанными. Известно, что суждения о людях зависят от отношения к ним. Отношение к подсудимому и потерпевшему со стороны обвинителя и защитника различно. Личностные характеристики, даваемые ими, не могут совпадать. Но они не должны быть диаметрально противоположными. В этом случае обесценивается каждая из личностных характеристик.

Психологическая характеристика личности должна выявлять:

систему базовых ценностных ориентаций личности, ее направленность, иерархию устойчивых мотивов поведения;
психодинамические особенности ее психической саморегуляции;
экстравертность или интровертность личности (ее ориентацию на внешние обстоятельства или внутренние устойчивые позиции), полезависимость или поленезависимость (зависимость или независимость от ситуативных обстоятельств);
обобщенные способы поведения, характерологический тип личности;
способы поведения, существенные для адекватной адаптации в расследуемой критической поведенческой ситуации;
личностные акцентуации — «слабые места» в психической саморегуляции данного индивида;
наличие у индивида возможных психических аномалий (неврозов, психопатических расстройств);
дефекты социальной адаптации личности, мера нарушенности ее правосознания.

Характеристике подлежат все основные социально значимые качества личности, степень ее криминализации. При этом следует иметь в виду, что «и величие в подвиге, и низость в преступлении идут дальше намеренных действий человека…»^[3].

При произнесении психологических характеристик необходимо крайне бережно относиться к личности, воздерживаться от предвзятых мнений и грубых безапелляционных штампов. Судебная аудитория, как правило, очень чутко реагирует на любые «перехлесты» в характеристике человека. Она должна основываться на фактических данных уголовного дела. Публично судить о другом человеке имеет право только очень профессиональный добропорядочный человек.

Несправедливые личностные оценки больно ранят душу человека, и раны эти долго не заживают. Обстоятельства дела сами по себе объективно характеризуют всех участников судебной драмы. Следует только помнить, что иногда малозаметные поведенческие факты являются выражением глубинных личностных качеств. (Как говорили древние философы, о человеке правильнее всего судить по мелочам его поведения.)

Убедительнее всего звучат не собственные психологические оценки, данные обвинителем или защитником, а независимые экспертные оценки — отзывы о подсудимом и потерпевшем хорошо знавших их людей. И когда защитник спрашивает свидетелей: «Какого поведения была покойная?» — и получает ответ: «Святая была женщина — трудолюбива и милосердна!», то можно сказать, что защитник задал свой основной стратегический вопрос.

Одним из источников объективной психологической характеристики личности являются продукты ее творчества, в том числе различные письменные документы. Слог человека, как отмечал Ганс Гросс, — это его личностный почерк: в нем отражается воспитанность и умственное развитие индивида, основные свойства его характера.

Проступки человека могут быть случайными, нетипичными для него. И это очень важно для общей личностной оценки подсудимого.

Личностные особенности на суде должны быть рассмотрены полно, всесторонне и психологически квалифицированно. Человека нельзя характеризовать однопланово. Даже в закоренелом преступнике есть остатки человеческого, что может послужить основой его ресоциализации.

Кроме личностных характеристик, на суде часто возникает необходимость в психологическом анализе различных поведенческих ситуаций, межличностных отношений, всего того, что называется житейской психологией. И здесь речь не идет о тайнах психоанализа. Житейской мудрости бывает достаточно, чтобы понять механизм межлюдского взаимодействия. Важно только придать значимость тому, как ведут себя люди в различных жизненных ситуациях.

«В большинстве уголовных дел нет психологических тонкостей. О чем приходится нам говорить? О любви, ревности и ненависти, о лицемерии и правдивости, о жестокости и доброте, о силе страстей человека и слабости его воли. Что же из всего этого может быть чуждо нам, чего мы не знаем по собственным наблюдениям над собой и над окружающими? Разве каждый из нас не различает чистоты сердца от расчетливых добродетелей, легкомыслия от нравственной распущенности, случайной ошибки от порочных привычек? Кто не знает, как лжет неверная жена, как страдает опозоренный муж, как презирает богатство нищету, как жадно ищут чужих денег глаза корысти? Кто не видит, как близко невежество к преступлению, как часто служат ему ум и знание?»^[4].

Нравственно-психологическая оценка поведения преступника — итоговая концовка основной части судебной речи. Здесь необходимо дать ответ на вопрос: шел ли сам подсудимый навстречу своему преступлению или оно, как рок, неумолимо настигало его в узком ущелье жизненных невзгод? Стремился ли сознательно человек совершить зло или оно настигало его самого?

Искусством судебной речи в таком сообщении, в результате которого судьи сами добавили недоговоренное, и была вызвана их позиционная солидарность. Но это вовсе не означает, что судебное красноречие важнее юридического рассмотрения дела.

Позиция любого судебного оратора должна быть правдивой. А на стороне правды, как заметил еще Аристотель, всегда больше логических доказательств, нравственных доводов. Но доказательства — не цветы на лужайке, которые надо лишь собирать. Часто наиболее веские доказательства запрятаны в мелких подробностях дела, в житейских ложбинах межлюдских отношений и их нельзя «собрать» — их надо добывать. Судебному оратору необходимо обладать способностью интерпретировать сущность внешне малозаметных явлений. Вывод из сущности факта — самая убедительная часть речи судебного оратора.

Выступление судебного оратора — это всегда его участие в судебном споре, применение различных тактических средств противоборства. Горькая доля правды состоит в том, что истина является результатом судоговорения. Истина, конечно, устанавливается посредством доказательств. Но исход судебного разбирательства дела в значительной мере зависит от искусства судоговорения.

Предполагается, что достижению истины в суде содействует принцип состязательности — равенство сторон в реализации своих процессуальных возможностей. Однако подлинного равенства нельзя достичь в неравенстве их полемических возможностей. Наличие одинаковых шпаг не умаляет превосходства более умелой стороны. И на суде очень широко используются различные приемы борьбы; важно только, чтобы они были честными. Суд и судебная аудитория способны безошибочно отграничить нравственно и процессуально допустимое от недопустимого. В суде должен победить не более красноречивый, а более правый. Но для победы правоты необходима определенная умелость ее апологетов.

Основное требование к качеству речи судебного оратора — быть очевидно доказательной. Это достигается соблюдением определенных полемических правил:

лучшие орудия спора — доводы по существу дела; апелляция к личности оппонента — свидетельство слабости позиции оратора;
во всем, что определяется для произнесения в судебной речи, необходимо четко выделять необходимое и полезное, неизбежное и опасное; необходимое и полезное следует.предельно усиливать, развивать приемом ступенчатой градации — усиливающимся повтором; все опасное должно быть тщательно обойдено; неизбежное можно признать, если имеется возможность его объяснения;
следует остерегаться обоюдоострых выводов^[5]; но следует пользоваться такими доводами, если они допущены оппонентом;
не следует доказывать очевидное, ломиться в открытые двери (не доказывать событие преступления, если на трупе обнаружено множество прижизненно нанесенных смертельных ранений); не следует доказывать больше, чем нужно;
следует обеспечивать эффектное преподнесение основного доказательства или основного тезиса, подготовить аудиторию к его восприятию;
следует отказаться от всех сомнительных, ненадежных доводов, не стремиться сказать много — важно качество, а не количество, доказательств должно быть не много, а достаточно; нагромождая доводов больше, чем нужно, мы проявляем свою неуверенность в их убедительности (как отмечал еще Квинтилиан, судья не может положиться на наши доводы, когда мы сами напоминаем о их недостаточной убедительности, нагромождая их больше, чем нужно);
не следует возражать против правильных, обоснованных выводов оппонента; соглашайтесь с его второстепенными утверждениями — это делает вас беспристрастным в глазах судей;
если прямые улики весомы, следует тщательно анализировать каждую из них, если улики незначительны, следует их преподнести в общей связке; их качественная недостаточность компенсируется единой целенаправленностью;
при наличии косвенных и прямых улик следует начинать с первых и окончательно усилить свою позицию прямыми уликами;
никогда не пытайтесь объяснить то, что плохо понимаете сами, — внимание слушателей особенно сильно привлекается вашими слабыми местами; любые противоречия в судебной речи равносильны ее провалу.

Таковы десять заповедей доказывающего судебного оратора. Соответствующие заповеди имеются и для опровергающего оратора:

изыскивайте неправомерные обобщения, допущенные оппонентом;
не слишком напрягайтесь, отвечая противнику, делайте это легко и как бы мимоходом, как нечто хорошо понятное всем слушателям;
для возражения противнику используйте его же доводы;
противопоставляйте словам факты;
отрицайте то, что невозможно доказать;
не оставляйте без ответа ни одного весомого аргумента противника;
не возражайте против обоснованных доказательств; найдите им такое объяснение, которое примирило бы их с вашей позицией;
не опровергайте того, невероятность чего очевидна для всех, — не боритесь с ветряными мельницами;
тщательно исследуйте факты, признанные противником, используйте их в своих целях;
если неопровержимая улика обойдена оппонентом — подчеркните ее неопровержимость, но никогда не опускайтесь до личных нападок.

Большой простор для наступления на позиции оппонента образуют алогизмы и софизмы, допускаемые многими судебными ораторам.

Не вторгаясь здесь в область логики, предлагаю читателю разрушить следующим софизм, часто встречающийся в речах обвинителей по так называемым половым преступлениям: «Если итог подсудимый будет оправдан, мы будем находиться в постоянном страхе за наших жен и дочерей».

В судебной речи важно не только, что сказано, но и как сказано. Существует ряд приемов усиления высказываемых мыслей. Некоторые из них являются искусственными. Некоторые обвинители вместо фактического обоснования обвинения долго и красочно (как они полагают) рассуждают о вреде преступлений, об их недопустимости в данном обществе, о безнравственности убийств и изнасилований.

Суду нужно доказывать виновность или невиновность подсудимого, а о вредоносности преступности он всегда достаточно осведомлен. Прием искусственного усиления обсуждаемого явления не адекватен. Однако существуют и приемлемые пути акцентирования внимания на обсуждаемом вопросе. Таким приемом является, в частности, прием повторения — не однообразного воспроизведения одного и того же, а повторное развитие мысли, рассмотрение одного и того же предмета с разных сторон, облечение мысли в разные речевые обороты.

По одному из уголовных дел обвинялся в халатности инструктор альпинизма. Его адвокат, раскрывая самовольность действий погибшего альпиниста, так повторно утрировал эту особенность его поведения: «…Пошел вперед, несмотря на отсутствие соответствующей подготовки на предшествующем инструктировании; пошел вперед несмотря на прямое запрещение движения; пошел вперед несмотря на то, что еще не была обеспечена страховка передвигающихся альпинистов»^[6].

Если основной тезис судебного оратора предельно очевиден, он становится незаметным подобно дневному свету. Здесь будут уместны освещение объекта исследования под разными углами, различные метафоры и антитезы («он — в золоте, она — в нищете»), побуждение аудитории к образным представлениям.

Дать толчок самостоятельному развитию мысли слушателей — один из основных приемов ораторского искусства. «Опытный оратор всегда может прикрыть от слушателей свою главную мысль и навести их на нее, не высказываясь до конца. Когда же мысль уже сложилась у них, когда свершилось торжество завершенного творчества и с рождением мысли родилось и пристрастие к своему детищу, тогда они уже не критики, полные недоверия, а единомышленники оратора, восхищенные собственною проницательностью»^[7].

Понятная мысль не менее заразительна, чем чувство. Умный и чувствующий оратор возбуждает ум и чувство других. Недоговоренная мысль, мысль-намек всегда привлекательнее прямо выраженной мысли — она возбуждает воображение слушателя, индуцирует его собственные рассуждения. Не все можно говорить в суде, однако все можно передать многозначностью словесных выражений. Но нравственность судебного оратора должна быть на страже допустимых многозначимостей. Любые пошлые намеки, проявления вульгарности и непристойности несовместимы с публично-коммуникационной деятельностью судебного оратора.

Нравственность судебного деятеля — основа судопроизводства. И если защита или обвинение превращаются в орудие против истины — это признак деградации. Судебное противоборство отличается от войны своими правомерностью, дозволенностью используемых средств противоборства. Эти средства непременно должны быть честными, справедливыми и законными. Стороны могут быть неоткровенными, но они должны быть правдивыми. В первой же беседе с подзащитным адвокат должен настоятельно рекомендовать ему быть правдивым. Ложь никогда не ведет к добру.

Судебный деятель неизменно должен быть верен себе, своему человеческому достоинству. Только тогда он будет правым и перед другими людьми. На нравственных основах была создана и клятва прежних присяжных заседателей: “Обещаю и клянусь, что по каждому делу, по которому буду избран присяжным заседателем, приложу всю силу разумения моего и подам решительный голос по сущей правде и убеждению моей совести». Присяжные судят в большей мере по впечатлениям, чем по логическим доводам, по велению души и совести. И долг судебного оратора создать у них объективно правильные представления и не искажать истину приемами красноречия.

Прицелом в заключение идеальную, как полагают юристы и судебные психологи, защитительную речь, произнесенную два с половиной тысячелетия назад в свою защиту великим Сократом^[8]. «В речах моих обвинителей, афиняне, нет ни слова правды; я же ничего, кроме правды, вам говорить не буду. Их речи блещут изяществом и остроумием; я буду говорить просто, не подбирая красных слов. В мои годы непристойно являться к вам с заранее составленной речью, да я и не привык говорить на суде. Поэтому убедительно прошу вас не обращать внимания на мои выражения, а рассудить внимательно, справедливо ли то, что я говорю или нет. В этом долг судьи, а мой долг — говорить правду… (Далее Сократ предлагает своим обвинителям указать согласно их обвинению хотя бы одного совращенного им человека, указать хоть одного свидетеля, в присутствии которого от отрицал существование богов. Таковых на суде не оказались.) …Того, что я сказал, афиняне, довольно, чтобы доказать нам, что я не виновен в тех преступлениях, в которых меня обвиняют… Будьте уверены, что, осудив меня к смерти, вы сделаете больше зла себе, чем мне. Я и защищаюсь здесь не ради себя, а ради вас: боюсь, чтобы вы не оскорбили бога, не оценив дара, сделанного им вам в моем лице. Судите сами: я никогда не думал о себе; всю свою жизнь я посвятил вам; как отец или старший брат, я учил вас добру… Оцените и мое бескорыстие: самые ярые обвинители мои не решились упрекнуть меня в том, что я с кого-нибудь брал деньги за свое учение. У меня есть на это достоверный свидетель: моя бедность… У меня есть родственники, есть трое сыновей, но я не привел их сюда. Не из гордости и высокомерия, афиняне, напротив, из уважения к себе и к вам. Я считаю недостойным прибегать к таким приемам…

…Я думаю, что не стоит просить судью об оправдании. Надо убедить его, доказав свою невиновность. Судья судит во имя справедливости и не должен поступиться ею в угоду обвиняемому; он дал присягу служить закону, а не людям… Теперь предоставляю вам и богу вынести мне тот приговор, который лучше для вас и для меня».

Здесь комментарии излишни. Пусть читатель сам найдет в этой речи прекрасные иллюстрации ранее приведенных требований к судебной речи. (Остается также сожалеть, что даже такая речь, такая доказанность невиновности не спасли великого философа от смертной кары за инакомыслие.)

Вспомним также и слова П. Сергеича: «На суде доказать — не значит убедить. Железная логика сильна только до тех пор, пока она нравится. Эмоции и чувства на суде не менее сильные властители, чем разум и истина. Множество неправосудных решений принималось под гнетом чувства жалости или чувства мщения. Чувства, конечно, могут иметь и рациональное основание, но могут и налететь как перекати-поле по подсознательному каналу заражения. Эмоциональная наэлектризованность судебной аудитории отражается и на психическом состоянии судей. Да и что такое справедливость? То ли это рассудочная категория, то ли это категория эмоционально-оценочная? (Мы ведь говорим: чувство справедливости, а не умственная способность справедливости.) Что испытывают судьи во время бурных судебных прений, когда канат истины и справедливости попеременно перетягивается из стороны в сторону?»

Мы рассматриваем апелляцию сторон к чувствам судей как проявление психического давления. Перед судом должны раскрываться только доказательства, и суд должен обращать внимание только на имеющиеся достоверные сведения. Это, конечно, не означает, что в судебных прениях недопустим пафос гражданственности, нравственно обоснованного негодования, гневного порицания низости и подлости. Но стрежнем этих чувств должны быть доказанные и относящиеся к делу факты.

«Голые» чувства должны пресекаться судом, здесь уместны лишь те эмоции и чувства, которые подчинены торжеству истины. Эмоции же, приспособленные к одностороннему торжеству интересов какой-либо стороны, недопустимы. Верно служить закону могут лишь эмоционально устойчивые люди. Но верно и то, что служить людям не могут те, кто не в состоянии сопереживать им.

Современная научная психология отрицает изолированность сознания от подсознательной и бессознательной сфер человеческой психики. Все акты мышления движутся эмоциональной энергетикой. Однако на «судебном выходе» должен иметь место лишь «сухой остаток» рационального, соотнесенного с законом логического вывода. Самое весомое доказательство должно завершать процесс анализа и оценки доказательств. Но каждое доказательство должно быть тщательно исследовано в плане его относимости и допустимости. Необходимо осуществить сопоставление доказательств и сделать четкие выводы.

Заключение речи должно быть кратким и выразительным, содержать итоговое определение позиции судебного оратора и обращение к суду с четко выраженной просьбой. Однако оно должно быть психологичным — содержать элементы доверительности и обращенности к суду.

«Кончая обвинение, я не могу не повторить, что такое дело, как настоящее, для разрешения своего потребует немало усилий ума и совести. Но я уверен, что вы не отступите перед трудностями задачи, как не отступила перед ней обвинительная власть, хотя, быть может, разрешите ее иначе. Я нахожу, что подсудимый Емельянов совершил дело ужасное, нахожу, что, постановив жестокий и несправедливый приговор над своею бедною и ни в чем не повинною женою, он со всей строгостью привел его в исполнение. Если вы, господа присяжные, вынесете из зала такое же убеждение, как и я, если мои доводы подтвердят в вас это убеждение, то я думаю, что не далее как через несколько часов подсудимый услышит из ваших уст приговор, конечно, менее строгий, но, без сомнения, более справедливый, чем тот, который он сам произнес над своею женою»^[9].

Излишне говорить, что речь судебного оратора должна быть безукоризненной с точки зрения речевой культуры. Все малоупотребляемые термины должны получить необходимое разъяснение, а юридическая терминология — сведена к минимуму. Недопустимо смешение паронимов (однокоренных слов, близких по звучанию, но разных по значению — «одел — надел» и т. п.).

«Цветы красноречия» не обязательны для всех. Кто обладает даром словесного живописания, тот вправе пользоваться своим талантом. Искусственные же потуги на речевую витиеватость обречены на неудачу. Основным же критерием хорошего слога является ясность.

Психология деятельности прокурора в суде. Речь прокурора

Обвинительная деятельность прокурора должна сочетаться со всеми остальными его обязанностями, он обязан реагировать на любое нарушение закона.

Если данные следствия не подтверждают предъявленного подсудимому обвинения, прокурор обязан отказаться от поддержания обвинения. На прокуроре лежит ответственность за обеспечение прав личности, за ограждение невиновных от ответственности. Прокурор не стоит над судом — он призван содействовать его успешной деятельности. Однако в практике судопроизводства нередки случаи высокомерного и бестактного поведения отдельных прокуроров.

Обвинительная речь прокурора воспринимается обычно на фоне значительного психического напряжения, в условиях острой судейской борьбы. Речь прокурора призвана отвечать определенным социальным ожиданиям. Его выступление имеет существенное общепредупредительное значение. Однако наступательность обвинительной речи прокурора ничего общего не имеет с нервозностью, крикливостью, фразерством и позой начальника. Единственная опора его речи — система неопровержимых доказательств. А украшением его речи являются не общие слова, а конкретные факты, их систематизированность.

Речь прокурора состоит из следующих частей:

Вступительная часть.
Изложение фактических обстоятельств деяния, фабулы дела.
Анализ и оценка собранных по делу доказательств.
Обоснование квалификации преступления.
Характеристика личности подсудимого и потерпевшего.
Предложения о мере наказания.
Вопросы возмещения причиненного преступлением ущерба.
Анализ причин и условий, способствовавших совершению преступления. Предложения по их устранению.
Заключение.

Большой ошибкой многих прокуроров является пересказ материалов дела вместо квалифицированного анализа доказательств.

Прокурор должен:

оставаться высококвалифицированным юристом, а не превращаться в посредственного рассказчика;
убедительно «спаять» разрозненные факты в единый блок доказательств;
доказать доброкачественность этих доказательств, их достоверность и процессуальную допустимость;
если подсудимый отрицает свою виновность, то обязанность прокурора — детально рассмотреть приводимые подсудимым доводы, сопоставить их с другими неопровержимыми доказательствами, показать их несостоятельность. Анализу подлежат и все экспертные заключения.

Особенно тщательное исследование должно быть произведено в случаях, когда обвинение основано на косвенных доказательствах. Взаимосвязь этих доказательств скрыта, опосредована промежуточными обстоятельствами. Прокурор призван сделать эти связи очевидными.

Осуществляя квалификацию преступления, прокурору следует раскрыть содержание соответствующей статьи уголовного кодекса, обосновать правильность ее применения, раскрыть объективные и субъективные стороны соответствующего состава преступления.

Раскрывая цели и мотивы преступления, прокурор должен проявить и психологическую эрудицию. Мастером психологического анализа он должен показать себя при анализе личностных особенностей подсудимого и потерпевшего.

При назначении наказания должны быть учтены личностные особенности подсудимого — таково требование закона. Данные о личности подсудимого должны иметь типологическое значение, раскрывать образ жизни индивида, общий стиль его поведения, ценностную направленность, иерархическую структуру его мотивационной сферы. При характеристике личности подсудимого раскрывается личность самого прокурора, его отношение к людям, понимание их проблем, отношение к их горестям.

Характеризуя антисоциальную, десоциализированную личность, прокурор должен видеть и возможности ее ресоциализации. «Пройтись за счет подсудимого, без сомнения, иногда бывает соблазнительно, особенно в тех случаях, когда обвинитель глубоко убежден в его виновности и возмущен его поступком… Но этому соблазну не стоит поддаваться…»^[10].

Самым внимательным слушателем речи прокурора является сам подсудимый. Он, конечно, не ждет похвалы за свои деяния. Нередко подсудимый уже сам себя жестоко осудил самым страшным приговором — приговором своей совести. И если в свой трагический час человек слышит одни черные слова — это может окончательно сломить его.

Человека нельзя обрисовать в одних тонах. В людях одновременно «сидят ангелы и черти». В преступном деянии человек обернулся к определенной ситуации своей одной — теневой — стороной. Но никогда нельзя сказать, что весь человек в этом. Отправляясь по этапу, он должен услышать несколько и обнадеживающих слов. Он долго будет помнить эти слова. Одни лишь злые слова могут вызвать только злость. (Не случайно в уголовном фольклоре больше всего достается прокурорам.)

Просматривая сборники с речами прокуроров^[11], убеждаешься, что менее всего им удаются личностные характеристики (схематизм, казенность, крайняя односторонность, дидактизм, менторство и высокомерное чванство). Ни один прокурор не акцентировал внимания суда на смягчающих ответственность подсудимого обстоятельствах! А ведь наказание может достичь цели только тогда, когда оно справедливо, строго индивидуализировано. От чрезмерно сурового наказания страдает вера в правосудие. (Так же как от чрезмерно мягкого наказания может пострадать личность.) Торг с правосудием, запрос с превышением — не к лицу представителю государства. Делая предложение о мере наказания, прокурор должен назвать вид наказания, его размеры или срок, условия отбывания наказания. Чтобы говорить об этих условиях, их следует хорошо представлять. А чтобы рекомендовать их данному человеку, недостаточно поверхностного ознакомления с материалами дела.

Как отмечал А.Ф. Кони, увлечение в защите простительно, увлечение в обвинении непростительно.

Характеристика личности подсудимого прокурором — наиболее сложная часть его речи. При этом нередко наблюдается тенденция крайнего «сгущения красок» вплоть до недопустимого унижения человеческого достоинства. Прокурор дает характеристику человеку, который еще не признан преступником. Но даже и в совершенном преступлении не всегда проявляется вся личность. Иногда в деянии обнаруживаются не ценностные ориентации личности, а лишь ее регуляционные особенности. Часто личностные черты индивида деформируются в силу чрезвычайно трудных жизненных обстоятельств.

О любом человеке следует судить крайне осторожно и бережно. Если же прокурор занимает односторонне обвинительную позицию, стремится обвинить подсудимого во что бы то ни стало, то он и не ограничивается в выборе средств. И нередко эти средства являются крайне жестокими и психотравмирующими.

Суд вправе прекратить глумление личности над личностью. Прокурор может анализировать лишь те качества личности, которые обусловили преступление и проявились в его совершении. В его речи недопустимы непомерно широкие личностные обобщения. А.Ф. Кони призывал вменить прокурору нравственную обязанность — «сдержанность в слове, обдуманность и справедливость в выводах и рядом с осуждением доказанного преступления — отношение к подсудимому без черствой односторонности и без оскорбления в нем чувства человеческого достоинства»^[12].

Иногда некоторые прокуроры, нарушая закон, самовольно и неправомерно расширяют обстоятельства, отягчающие ответственность, включая в них непризнание подсудимым своей вины, дачу противоречивых показаний, отказ от дачи показаний.

В речи прокурора недопустимы насмешки, издевательский тон, злорадство по поводу человеческих неудач, горя и несчастья. Выступление на суде не должно быть поводом для демонстрации не относящегося к делу краснобайства. Стиль речи прокурора должен соответствовать его высокому назначению — обвинять от имени государства.

В речах многих прокуроров значительное место отводится простому пересказу события, зафиксированного в материалах дела. Между тем не все уголовные дела требуют обязательного изложения фактических обстоятельств в речи прокурора. Подобная необходимость возникает лишь тогда, когда прокурор настаивает на изменении объема представленного обвинения, изменении квалификации состава преступления, если возникает несогласие с защитой по фактическим обстоятельствам дела.

Однако в этих случаях изложение фактических обстоятельств дела должно носить аналитический, а не повествовательный характер. Анализ события преступления прокурором должен быть направлен на доказательство того, что событие преступления имело место и в совершении его виновен подсудимый. При этом доказательства систематизируются по определенному принципу и должны обеспечить правильность выдвигаемого обвинения. При этом ни очевидность дела, ни признание вины подсудимым не снимает с прокурора обязанности доказывания обвинения. Доказательству подлежат все обстоятельства, предусмотренные ст. 68 УПК РСФСР. На основе совокупности доказательств прокурора должно сформироваться внутреннее убеждение в обоснованности и законности обвинения. (В противном случае он обязан отказаться от обвинения.)

Особенно тщательно прокурор должен анализировать оправдательные версии, выдвинутые в судебном следствии защитником и подсудимым. При этом из каждой версии выводятся все возможные логические следствия, которые сопоставляются с имеющимися доказательствами.

В своей полемике с защитником прокурор должен придерживаться тонкой, психологически обоснованной тактики, чтобы не утратить своей стратегической позиции. Он должен отметить и все неподтвердившиеся обстоятельства, подлежащие исключению из обвинения. Прокурор обязан отказаться от обвинения, если материалы судебного следствия не подтверждают предъявленного подсудимому обвинения.

Свою «отказную» речь прокурор начинает с разъяснения судебной аудитории роли и задач прокурора, сущности требований ч. 3 ст. 248 УПК РСФСР. Прокурору, конечно, трудно перешагнуть через возникший психологический барьер, поскольку он сам утверждал обвинительное заключение. (Этим, по-видимому, в частности, и объясняется почти полное отсутствие отказов прокуроров от обвинения в судебной практике.) Обычно он добивается направления дела на доследование, где и прекращает его. Однако этот прием является неправомерным. Большинство прокуроров считают отказ от обвинения срывом в своей работе. Но это не соответствует действительности. Прокурор не может заранее сформировать свою позицию только на выводах предварительного следствия. Его речь в суде должна быть основана на фактах, установленных в судебном следствии.

В заключительной части речи государственный обвинитель призван произнести несколько весомых лапидарных фраз, придав всей своей речи оттенок государственной значимости. Задача не из легких. Неудачные заключительные слова прокурора снижают авторитет правосудия.

Профессионализм прокурора проявляется, конечно, не только в его ораторском искусстве. Не менее важно его искусство ведения допроса в судебном следствии, его способность охватить схему рассматриваемого дела, увидеть в нем существенные взаимосвязи, поставить систему целенаправленных вопросов. Его будущая речь готовится уже в этой части судебного разбирательства. Здесь он может выяснить все интересующие его обстоятельства. Бессодержательное судебное следствие не может завершиться блестящей речью в судебных прениях.

Психология деятельности адвоката. Речь адвоката

Основной постулат правосудия гласит: осуждению и наказанию должны подвергаться только те лица, которые действительно виновны в совершении преступления. Невиновные должны быть безусловно ограждены от необоснованного обвинения. Осуществление этой задачи правосудия — дело всех работников правоохранительных органов. Однако наиболее специализированно эту задачу выполняют адвокаты, а применительно к уголовному судопроизводству — защитники.

Судебная защита — конституционное право гражданина. При помощи защитника обвиняемый (подсудимый) получает возможность более полно использовать принадлежащие ему процессуальные права, активно участвовать в исследовании собранных по делу материалов, оспаривать и опровергать предъявленное ему обвинение, доказывать меньшую степень своей юридической ответственности. Защитник не имеет права нанести ущерб своему подзащитному. Но защитник не заменяет подсудимого — он занимает отдельное процессуальное положение и не связан полностью с волей и позицией своего подзащитного. Он самостоятельно определяет направление и тактику защиты и выступает на суде от своего имени.

Однако защитник и подзащитный согласовывают свои позиции. В психологическом плане между ними возникают доверительные отношения, отношения позиционной солидарности. (Подобного рода отношения не могут возникнуть только при ложном самооговоре подсудимого.)

Защитник подвергает предъявленное обвинение скрупулезному критическому анализу, помогает подсудимому занять наиболее правильную позицию. Подсудимый может отказаться от своего защитника даже в процессе судебных прений. Адвокат же не имеет права отказаться от своего подзащитного. Зашита более всего нужна там, где она затруднена. Но в любом деле могут быть найдены основания для защиты. Даже при бесспорности вины подсудимого возможно действовать в направлении обеспечения соответствия наказания соразмерно тяжести содеянного и личности виновного. Но защитник может защищать только законные интересы подсудимого, а сама защита осуществляется в рамках, предусмотренных законом.

Основным этапом деятельности защитника является произнесение защитительной речи в суде. Основываясь на материалах судебного следствия, защитник анализирует собранные доказательства, систематизирует те из них, которые могут опровергнуть обвинение, предъявленное его подзащитному, либо могут смягчить его ответственность, излагает свое мнение относительно возможной меры наказания и по ряду других вопросов, подлежащих решению суда.

Характеризуя личность подзащитного, выясняя подлинные мотивы его поведения, защитник делает экскурсы в проблемы поведения человека в обществе, затрагивает нюансы межличностных отношений.

В отличие от деятельности прокурора, который строит свою речь только на доказанных фактах, защитник вправе просить суд оправдать своего подзащитного даже в случае, если доказательств достаточно для твердой уверенности в его виновности. Защитник использует все, что не имеет прочного обоснования. Особое внимание он уделяет возможным процессуальным и тем более нормативным просчетам прокурора. (Как говорят французские адвокаты: «Мы ходим в суд лишь для того, чтобы доказать, что прокурор ничего не доказал».)

Однако в задачу адвоката-защитника входит не только указание на недостаточность доказательств обвинения. Защитник является и субъектом доказывания, особенно в тех случаях, когда речь идет о смятении ответственности подзащитного и о квалификации содеянного, предлагаемой обвинением. Противодействуя доводам обвинения, защитник придает своей речи полемический характер, использует контрдоказательства. Свою речь защитник увязывает с речью обвинителя. И чем аргументированнее и убедительнее речь прокурора, тем больший профессионализм требуется от защитника. Выступая по групповому делу, адвокат согласует свою речь с другими защитниками.

Защитительная речь адвоката состоит из следующих частей:

Вступление.
Анализ фактических обстоятельств дела.
Анализ личностных особенностей подзащитного.
Анализ мотивов совершения деяния подзащитным.
Заключение.

Во вступлении адвокат ставит задачу — овладеть вниманием аудитории. Поэтому вступление должно быть кратким, но необычным, вызывающим повышенную ориентацию слушателей. Оно должно быть доверительным, приглашающим к рассуждению, критическому анализу того, что уже говорилось. Начало должно быть очень удачным, произнесенным четко, уверенно, без излишнего пафоса и напряжения. Здесь может быть использован любой относящийся к делу факт, истина которого очевидна. Защитник как бы анонсирует: речь пойдет о том, что не вызывает сомнений. Он рассуждает так, как все.

В следующей, основной части своей речи защитник акцентирует внимание на специфических особенностях дела: это могут быть необычные условия (граничащие со случайностью) совершения деяния, проявление личностных особенностей подзащитного в крайне напряженных условиях. Адвокат готовит аудиторию к принятию своей позиции. Коротко, убедительно, не утомляя внимания слушателей.

Основные пункты защиты связаны с теми вопросами, которые подлежат разрешению суда при постановлении приговора.

Наиболее тщательно защитник анализирует особенности личности подзащитного, акцентуации его характера, повышенную реактивность на отдельные эмоциогенные ситуации. «Закон требует, чтобы снисхождение было основано на обстоятельствах дела. Но из всех обстоятельств дела, конечно, самое главное — сам подсудимый. Поэтому, если в его жизни, в его личности, даже в слабостях его характера, вытекающих из его темперамента и его физической природы, вы найдете основание для снисхождения — вы можете к строгому голосу осуждения присоединить голос милосердия»^[13].

Центральное место в характеристике личности подзащитного занимает анализ его мотивационной сферы и конкретного мотива совершенного деяния, выяснение подлинного смысла действий данного человека: к чему он стремился, чем руководствовался. Подлинные побуждения индивида определяют форму его вины, выступают как смягчающие или отягчающие ответственность обстоятельства.

Мотив преступления — сложное, динамическое явление, определяющее всю структуру человеческого поведения, весь механизм преступного деяния — от возникновения преступного намерения до его реализации и личностной оценки результата, отношения личности к этому результату. Здесь существенны и повод возникновения мотива, и борьба между различными мотивами, и особенности принятия решения, построение программы поведения, выбор средств ее реализации, мотивационные перестройки по ходу выполнения действия. Таковы структурные компоненты сложного человеческого поведения, без выяснения которых исследование обстоятельств уголовной) дела не может быть полным, всесторонним и объективным.

Говоря о мотивах поведения личности, необходимо раскрыть стратегию и тактику, стиль поведения данного индивида, учитывать ключевые обстоятельства его жизни, которые обусловили соответствующий способ адаптации (и дезадаптации) в данной социальной микросреде.

Выявить мотивы поведения невозможно без установления общей направленности личности, раскрытия внутреннего мира человека, выявления существенного и случайного в поведенческом механизме индивида. Но только такая развернутая психологическая характеристика личности позволяет судить о ее виновности и степени ответственности за содеянное. Квалификация, компетентность защитника находятся в прямой связи с его человековедческими возможностями.

Длительное накопление отрицательных эмоций, постоянные унижения и оскорбления могут порой привести к взрывному проявлению эмоций, к сужению сознания. Поводом к такому поведению могут послужить на первый взгляд незначительные события. Задача защитника — раскрыть глубинные пласты человеческой жизни.

Речи адвоката противопоказана велеречивость. Лучше ничего не сказать, чем сказать ничего.

Противопоказаны адвокату и оправдание преступления — защита интересов подсудимого не означает снятия с него ответственности за совершенное преступление. Адвокат обеспечивает понимание судом тончайших нюансов в поведении подзащитного. Речи крупнейших адвокатов отличались глубоким психологизмом, проникновением в сокровенные, интимные механизмы человеческого поведения, раскрытием социально-психологических основ поведения отдельных социальных групп. Эти речи не сверкают фейерверком остроумия, а горят пламенем сочувствия человеческому горю, пониманием слабости человеческого поведения под гнетом внешнего зла.

Адвокат всегда должен твердо стоять на фактической базе, а не уповать на эмоциональность воздействия. Он должен увидеть и раскрыть подлинные коллизии жизни, непосильное бремя жизненных обстоятельств, свалившихся на его подзащитного, он призывает судей не карать за то, что не могло быть преодолено данным индивидом при данных обстоятельствах, отделять, как говорит Ф.Н. Плевако, падение подавленного злом от творящего зло. Профессионально искусный защитник тонко разделяет проблему доказанности факта преступления и меру ответственности подзащитного. (Нередко присяжные, положительно отвечая на первый вопрос, выносили вердикт о невиновности подсудимого.)

Если прокурор — выразитель позиции закона, то адвокат — выразитель позиции жизни, позиции сострадания и милости. Но это не позиция прощения зла. «…Можно прощать подсудимым их вину, но никогда не следует оставлять в руках того, что они виною приобрели; можно пощадить подсудимых, но никогда не следует щадить их больше тех, кому они причинили вред. …Если вы пришли судить о факте, то вы его должны назвать белым, если он бел; но если же факт не чист, то должны сказать, что он не чист, и пусть подсудимые знают, что им предстоит умываться и умываться…»^[14].

Приемы защиты, используемые адвокатом, должны быть корректны и тактичны в отношении личностных характеристик всех участников процесса. От защиты своего подзащитного адвокат никогда не должен переходить к обвинению свидетелей и потерпевших.

Адвокат выступает в суде после прокурора. Под впечатлением его речи и последнего слова подсудимого суд удаляется в совещательную комнату. Однако выступление после прокурора содержит и определенные трудности: аудитория получила уже определенную установку, у нее возникло определенное психическое состояние, сформировалась определенная оценочная позиция. Речь защитника должна быть настолько убедительной, аргументированной и эмоционально воздействующей, чтобы преодолеть сложившийся психологический барьер.

Однако необоснованное выгораживание подзащитного, попытка выдать черное за белое ничего общего не имеют с защитой законных интересов подсудимого.

Рассмотрим речь защитника по делу Левчинской, обвинявшейся в убийстве своего мужа Мохова из ревности.

«В деле, — сказал защитник, — имеется фотоснимок убитого Мохова. Ударом утюга раздроблены череп, глаза, нос. И это сделала Надежда Петровна Левчинская — хрупкая, слабая женщина, одаренный музыкант.

Чтобы совершить это страшное дело, чтобы так убить человека, какие нужны бури в человеческом сердце, какими должны быть необыкновенными силы побуждения! Обвинение нашло их и назвало: ревность! Это она толкнула Левчинскую на убийство.

Но, сказав «ревность», обвинение остановилось на полдороге. К кому ревновала Леонинская? Что заставило ее 26 декабря, в день убийства, испытать такой непомерной силы взрыв ревности, который мог бы объяснить то, что она сделала?».

Анализируя взаимоотношения между супругами, защитник раскрывает нарастание травмирующих отношений, систематическое накопление отрицательных эмоций у Левчинской, вызванное издевательским, оскорбительным поведением мужа. Оскорбления и угрозы вынуждали ее уходить из дома. По требованию мужа она была вынуждена отдать в другую семью своего сына от первого брака…

«Крайне напряженные отношения в семы: достигли своего пика, когда во время ссоры Мохов крикнул: «Ты корми Сережу до года, ему нужно материнское молоко, потом я у тебя отберу сына, а тебя прогоню!» Эти чудовищные слова поразили Левчипскую, она пришла в ужас, ко тогда еще овладела собой. Она еще цеплялась за хрупкую надежду… Убеждала себя: только в слепой злобе можно сказать такое…

Но когда через несколько дней уже в спокойной обстановке, развалившись па диване с бокалом вина в руках, Мохов сказал Левчинской: «Я подумал, ты корми ребенка не до года, а до десяти месяцев, а потом убирайся вон со своим поскребышем Юркой», — она уже не владела собой… Не помня себя, потрясенная тем, что ей мгновенно открылось с беспощадной ясностью, потрясенная и оскорбленная этим его холодным цинизмом, тупым и унизительным бессердечием, почувствовав, как у нее отобрано все, чем она
жила, Левчинская, не помня себя, схватила электричсский утюг, ударила им мужа, а потом била, била, пока сама не упала без чувств».

Так защитник показал трагедию несчастной женщины. И не низменная ревность, а святое чувство человеческого достоинства, оскорбление женского самолюбия, крах жизненной перспективы, надежды на будущее и гамма других тяжелых, травмирующих чувств обусловили ее полусознательные действия со случайно попавшимся под руку утюгом. И вот уже перед судьями встает образ не жестокой убийцы, а замученной, исстрадавшейся женщины, которая в силу трагических обстоятельств стала жертвой случая и которая сама не могла рассказать суду ни одного слова о трагедии своей судьбы, постоянно пребывая в слезах. Правду, справедливость и милосердие отстоял защитник.

В кратком заключении защитник подводит итог всему сказанному, формулирует окончательные выводы, высказывает свое отношение к вопросам, которые скоро станут перед судьями в их совещательной комнате. Он обращается к суду с просьбой об оправдании подсудимого, если его вина не установлена должным образом, о назначении ему минимального срока наказания, предусмотренного соответствующей статьей Уголовного кодекса, либо о применении к нему условного осуждения.

Как и прокурор, защитник осуществляет основную часть своей деятельности в судебном следствии. Здесь он проявляет максимальную активность, заявляет ходатайства, выдвигает тщательно продуманную систему вопросов, актуализируя все то, что может послужить в пользу подзащитного. Анализируя ход судебного следствия, реакцию присутствующих на отдельные детали дела, защитник делает для себя «психологические» пометки, отмечает возможные выигрышные и проигрышные места. Слушая прокурора, общественного обвинителя, защитник продумывает контрдействия, намечает основные направления «прорыва», определяет общую схему своей речи в судебных прениях.

Адвокат, вступая в уголовное дело уже на стадии предварительного следствия, систематически накапливает материал для своей судебной речи. Используя свое законное право, ему целесообразно присутствовать на всех проводимых следственных действиях. (Об их процессуальной выдержанности он сможет отдельно сказать в своей будущей речи, а во время проведения следственных действий он обязан реагировать на все нарушения закона.) Все ходатайства ему целесообразнее заявлять не в устной, а в письменной форме, что обеспечивает их приобщение к делу.

Адвокат остается со своим подзащитным и после оглашения приговора, оказывая ему помощь при прохождении дела в кассационной инстанции. Помощь адвокатуры в обжаловании приговора исключительно важна. После суда его подзащитный находится в состоянии депрессии, его активность, как правило, весьма понижена, способность к самозащите крайне ограниченна. Широко используется и институт судебного надзора, не ограниченный сроком принесения жалобы. Хорошо зная уголовное дело, адвокат, собрав дополнительные материалы, составляет жалобу, излагает ее на личном приеме в соответствующей надзорной инстанции, дает устные объяснения при рассмотрении дела.

Адвокаты вносят значительный вклад в исправление судебных ошибок. Однако качество многих кассационных жалоб свидетельствует о профессиональной некомпетентности их составителей. В ряде случаев адвокаты, нарушая свои обязанности, не приносят жалобы в кассационную инстанцию, несмотря на несогласие подзащитного с приговором. Многие юристы обоснованно ставят вопрос о необходимости обязательного участия адвокатов при рассмотрении дел в судах второй инстанции.

Содержание жалоб в порядке надзора должно быть очень убедительным, хорошо аргументированным. Так, жалоба с указанием на то, что суд на первой инстанции не вызвал всех свидетелей, может быть отклонена с указанием, что по делу имеются все необходимые доказательства. А вот жалоба с указанием на то, что суд вопреки требованию закона заранее высказал свое суждение по делу до вынесения приговора, решил вопрос о доказанности (или недоказанности) обвинения, высказался о преимуществах одних доказательств перед другими, — такие жалобы непременно будут проверены.

Последнее слово подсудимого

Скорбно звучит само наименование этой части судебного разбирательства. Сколько бывает случаев, когда подсудимый, заливаясь слезами… не может произнести никакого слова. А момент в его судьбе самый значительный — чистосердечное раскаяние (как обстоятельство, смягчающее ответственность) будет определяться судом по его вербальному (а не паравер- бальному) поведению. Надо говорить, вновь вспоминать терзающие душу события. Надо еще и уметь выразить то, что на душе. А сил нет… Психическое состояние подсудимого — особая проблема юридической психологии.

Чистосердечно раскаявшаяся подсудимая горько зарыдала, когда ей предоставили последнее слово… И суд затем не усмотрел «чистосердечного раскаяния» — нечего было записать в соответствующей части приговора — не было слов…

Вся строго регламентированная, официальная процедура судебного заседания оказывает сильное психическое воздействие на всех присутствующих. На подсудимого же обстановка суда может оказать стрессовое воздействие, вызвать психическое потрясение, даже состояние катарсиса — внутренней перестройки личности, состояния самоочищения, стратегической переориентации поведения в будущем. Таково значение судебного ритуала для раскаявшейся личности, самоосудившей свое преступное поведение.

Когда преступление совершено, но еще даже не раскрыто, большинство преступников начинают испытывать состояние психического дискомфорта, повышенного уровня тревожности — раскрытие преступления высоковероятно, а бесследных преступлений не бывает.

Навязчивые представления, непроизвольные реминисценции влекут преступника на место преступления, вызывают у него повышенную заинтересованность ходом расследования. Б воспаленном сознании возникает психотравмирующая гипердоминанта, нарастает подозрительность, нарушается адекватность восприятия окружающей остановки. Как писал известный русский юрист Л.Е. Владимиров, «преступление неотступно ходит за тем, кто его совершил»^[15].

Последовавший затем арест, следственный изолятор оказывают свои воздействия на психику обвиняемого — тревожное ожидание суда, трудная адаптация в криминализированной среде, ограничения в удовлетворении насущных потребностей, социальная изоляция, убогие бытовые условия. Конфликтные ситуации в изоляторе. Крайняя напряженность на следственных действиях. Все это приводит человека уже до суда к крайнему психическому истощению. Отношения с правосудием, как правило, тоже конфликтные — первоначальное отрицание вины переходит в хроническое запирательство с постоянными его разоблачениями. Трудно сохранять позицию ложных показаний — требуется держать в сознании два мира: мир действительный и мир вымышленный.

Постоянная внутриличностная конфликтность, мотивационное противоборство: сознаться — не сознаться. И полная невозможность выговориться. Отсюда крайняя раздражительность, нервозность, агрессивность в поведении обвиняемых и подсудимых. Отсюда глубокий вздох облегчения после вынужденного признания и повышенная говорливость На предварительном следствии. Но вот все уже сказано и начинается долгое, тоскливое ожидание суда. Наконец настает и этот поневоле долгожданный день. Обилие народа. Встреча со свидетелями, потерпевшим, прокурором, адвокатом, судьями. Визуальные контакты с родными и знакомыми. Скорбные лица членов семьи.

И вот: «Суд идет! Прошу встать!» Формальные ответы на «демографические» вопросы (фамилия, имя, отчество, возраст…). Публичные обвинительные показания потерпевшего, свидетелей. Крайне жесткая речь прокурора. Слабые спасательные потуги адвоката. Каменные лица судей… «Подсудимый почти никогда не находится в спокойном состоянии. Естественное волнение после долгих, тяжелых недель и месяцев ожидания… Страх перед приговором, стыд за себя и близких и раздражающее чувство выставленности напоказ перед холодно-любопытными взорами публики — все это действует подавляющим или болезненно возбуждающим образом на сидящего на скамье подсудимых»^[16].

Одряхлевшими выглядят на этой скамье даже молодые люди. Страшная скамья! Впереди ожидание фрустратора: приговора, который вызовет состояние фрустрации — остроконфликтного эмоционального состояния, связанного с крушением жизненных планов. Много не скажешь в таком состоянии. И чем больше совесть мучает человека, тем меньше он может сказать. По глазам и слезам, а не по словам определяется «чистосердечное раскаяние”. Но слезы не подшиваются к делу… И никем не измерится огромный ком в горле, который невозможно проглотить… И вот последнее слово подсудимого сказано: «Осознал… Прошу снисхождения…». Суд удаляется на совещание.

В душе большинства тех, кто сидит на скамье подсудимых, происходит интенсивная ценностная акцентуация. В отдельных случаях это искреннее, чистосердечное раскаяние, а в некоторых случаях — укрепление озлобления против всего социума. Понятно, что справедливое и корректное поведение судей при этом имеет принципиально важное значение. От суда ждут справедливости. Но каждый участник уголовного процесса по-разному представляет ее. У осужденного очень сильна надежда на снисхождение. Его самооправдательная тенденция взывает к резкому смягчению наказания. Только сам подсудимый хорошо знает все то, что «смягчает его вину». Но, как правило, приговор рушит его надежды. Общество оказывается более требовательным, чем требования виновного к самому себе.

Для раскаявшегося человека, «жаждущего искупления», приговор не является столь тяжелым. Для большинства же подсудимых суровый приговор на длительный срок изоляции — жизненный крах, тяжелое, аффективное состояние фрустрации, крах всех жизненных надежд. Свободу, как и воздух, человек не замечает, пока она есть. Теряя ее, он теряет самое драгоценное благо человеческого бытия. Теряя же свободу на очень продолжительный срок, человек, по существу, прощается с самой жизнью, заживо хоронит себя, теряет смысл жизни.

Все это суд должен учитывать, удаляясь в совещательную комнату для вынесения приговора человеческой судьбе.

Психология постановления приговора

Постановление приговора — последняя часть судебного разбирательства. Совещание судей по постановлению приговора — деятельность формально-неформальной группы. С одной стороны, совещание обязательно должно разрешить определенный перечень вопросов, с другой — каждый член судейской коллегии может высказаться по любому вопросу. В завершающей части судебного разбирательства осуществляется и завершающая часть познавательно-оценочной деятельности суда. Наряду с рациональными компонентами условий принятия судейского решения здесь учитывается весь комплекс социально-психологических явлений, имевших место непосредственно в судебном разбирательстве, — позиция прокурора и защитников, поведение потерпевшего, отдельных свидетелей и подсудимого, настроение всех присутствующих в зале судебного заседания. Весь этот комплекс поведенческих факторов, оказывающий определенное влияние на позицию судей, можно назвать судебной социальной перцепцией.

Постановление приговора осуществляется в связи с окончательным формированием достоверной психической модели состава преступления, всего того, что по закону входит в предмет доказывания. Постановление приговора — итог криминалистического мышления суда^[17]. При этом решается вопрос о виновности подсудимого — вопрос о том, какими антисоциальными качествами личность преступника проявилась в совершенном общественно опасном деянии, насколько глубока антисоциальная пораженность личности преступника и какая мера наказания может быть избрана для него в карательном отношении и в отношении задач его ресоциализации.

Сложный процесс постановления законного, обоснованного, справедливого и воспитательно-эффективного приговора требует глубокой аналитической деятельности судей — они призваны точно соотнести социально значимые психические дефекты данной личности с конкретными исправительными возможностями назначаемой меры наказания.

Центральным вопросом совещания судей является юридическая квалификация совершенного преступного деяния, отграничение его от смежных составов преступления.

Психологически существенно, чтобы при моделировании события преступления судьи образно представляли конкретные жизненные условия совершения преступления. Умышленное убийство квалифицируется как совершенное способом, опасным для жизни других людей, только в том случае, если опасность была реальной, а не предполагаемой. Определить эту реальность можно, лишь схематически представив расположение подсудимого, потерпевшего и других присутствовавших на месте преступления (например, в момент выстрела).

Причиной многих судебных ошибок является субъективизм в трактовке отдельных правовых категорий.

В чем состоит существо правосудия? Ответ на этот вопрос связан с пониманием природы, сущности неправомерного поведения человека. «Различные точки зрения на существо правосудия покоятся на разных концепциях преступной вины и, в конечном счете, на разном понимании природы человека. Согласно одной из этих концепций, практически безраздельно утвердившейся в нашей уголовной правовой науке и законодательстве, вина выражается только в умышленном или неосторожном отношении вменяемого человека к своему деянию…

Другая концепция, на которой и основывается «милостивый» суд, считает, что помимо умысла или неосторожности вина включает в себя еще и нравственную оценку, то есть признание проявления в содеянном злой, порочной воли преступника»^[18].

С нашей же точки зрения, только последняя концепция вины является единственно правильной. Признать преступником можно только того человека, который преступил социальные нормы по своей злой воле. Если же противоправный поступок совершается под гнетом непреодолимых внешних обстоятельств, человек вправе рассчитывать на милость правосудия. Назвать человека преступником — это значит обнаружить проявление его злой, то есть безнравственной, воли.

Проблема справедливой кары за совершенное преступление, ее эффективности для преодоления преступности — одна из вечных проблем человечества. Наказание — это средство самозащиты общества от всего того, что нарушает условия его существования.

Справедливость уголовно-правового наказания достигается посредством учета всех обстоятельств преступления, вступивших во взаимодействие с личностными качествами виновного. Суд должен уравновесить кару с мерой тяжести деяния и с мерой криминализированности личности виновного. Все негативные характерологические качества индивида, обусловившие преступное деяние, должны быть проанализированы и учтены судом.

Для квалифицированного определения наказания необходим психологический анализ типологических поведенческих особенностей личности преступника. При этом следует учитывать, что отдельные негативные проявления индивида (например, угрюмость, неприветливость, скрытность и т. п.) могут создать общее негативное впечатление об индивиде и влиять на соответствующее отношение к нему со стороны судей. В структуре же совершенного преступного деяния эти качества могут и не иметь существенного значения.

Оценивая личностные качества преступника, следует анализировать, прежде всего, те его моральные качества, которые определяют социально значимую направленность его поведения. К таким социально значимым негативным качествам относится, прежде всего, система взглядов и поведенческих стереотипов индивида, основанная на неприятии им норм нравственности, нигилистическом отношении к социальным требованиям. Аморальность индивида или социальной группы может иметь различные формы проявления: человеконенавистничество, цинизм, агрессивность, фанатизм, вандализм и др. Большинство преступных деяний связано с самоосвобождением индивида от своих обязанностей перед обществом, с утратой чувства стыда и совести.

Объективная оценка преступного деяния зависит от выяснения вопросов: «Чем обусловлено это деяние? Способен ли человек делать моральный выбор, если его поведение детерминируется объективными обстоятельствами, социальными и экономическими условиями?»

Противоречия между требованиями нравственности и объективными условиями — всеобщая историческая реальность. И индивид остается человеком в той мере, в какой он способен на человеческий нравственный выбор даже в самых тяжелых условиях. Аморальность поведения может быть обусловлена не только дефектами индивидуального морального сознания, но и общими дефектами психической саморегуляции индивида, ситуативной зависимостью индивида, его неспособностью руководствоваться в своем поведении общими принципами.

Особенно сложной является поведенческая ситуация в условиях морального конфликта, когда реализация одной моральной нормы ведет к нарушению другой нормы. Некоторые экстремальные ситуации требуют очень высокой меры самообладания, самоотверженности, принесения в жертву своих интересов, повышенного контроля над своими эмоциями. Неспособность отдельных индивидов к этим регуляционным проявлениям является обстоятельством, подлежащим специальному анализу.

Назначая наказание, суды призваны учитывать характер и тяжесть совершенного преступления, личность виновного, обстоятельства, предусмотренные законом в качестве смягчающих и отягчающих ответственность. Определяя характер и тяжесть совершенного преступления, суд относит деяние к разряду особо тяжких, менее тяжких и к преступлениям, не представляющим большой общественной опасности. При этом учитывается, каким способом совершено преступление, до какой степени оно доведено (стадии приготовления, покушения или окончательного преступления), какую роль выполнял виновный в структуре группового преступления.

Особую проницательность необходимо проявлять при анализе преступлений с неконкретизированным умыслом.

Известно, например, что воры-карманники — наиболее устойчивая категория преступников. Их криминализация обусловлена длительным приобретением соответствующих навыков. Однако, попавшись на незначительном но результатам деянии, опытный пор с длительным криминальным стажем не получает должной юридической оценки. Незначительность нанесенного ущерба может обусловить неадекватную оценку личности преступника.

В советской правовой доктрине понятие вины трактовалось как психическое отношение лица к своему противоправному действию или бездействию и его последствиям. Вина означает «осознание (понимание) лицом недопустимости (противоправности) своего поведения и связанных с ним результатов»^[19]. Однако такое определение вины основано на устаревшей психологической концепции интеллектуализма (сознание, интеллект управляют поведением).

Поведение человека, в том числе и его антисоциальная модификация, регулируются не только осознанной целью. Многие преступные деяния совершаются на нижних, подсознательных уровнях саморегуляций.

Основанием уголовной ответственности является наличие в действиях лиц предусмотренного уголовным законом состава преступления — системы признаков преступления.

Во всех преступлениях выделяется, как известно, единая четырехкомпонентная структура признаков состава преступления: объект — субъект — субъективная и объективная сторона преступления. Отсутствие хотя бы одной из сторон состава преступления не влечет за собой юридической ответственности. Ограничение оснований ответственности составом преступления является важнейшим достижением правового общества: человеку при этом может быть вменено, поставлено в вину лишь такое действие (или бездействие), система признаков которого точно описана в законе. При этом личность несет ответственность только за то, что подвластно ее воле в момент совершения деяния. Следовательно, личность не несет уголовной ответственности за свои ценностные ориентации, потребности, желания, стремления, психические состояния, хотя эти факторы и детерминируют преступное поведение.

Снисхождения в строгости наказания заслуживают так называемые случайные преступники, лица, совершившие преступления в силу стечения тяжелых обстоятельств. Нередко в качестве смягчающих ответственность обстоятельств суды учитывают различные условия неблагоприятного формирования личности, проявляя при этом оправдательную тенденцию. Человек, конечно, формируется в социальной среде, в различных условиях жизнедеятельности. Однако и сама личность ответственна за свое формирование. Внешнее опосредуется внутренним — таков основной постулат психологии развития личности. И условия, способствовавшие совершению преступления, нельзя трактовать как обстоятельства, смягчающие ответственность. Если же индивид сам создает условия, способствующие совершению преступления, то это усугубляет его общественную опасность.

Все отягчающие ответственность обстоятельства так или иначе характеризуют личность преступника. Так, крайне отрицательно характеризует преступника совершение им преступного деяния с особой жестокостью. Жестокость является внешним проявлением комплекса негативных качеств личности: антисоциальности, злобности, асинтонности, деградации индивида как личности. Тот или иной вид отягчающих ответственность обстоятельств свидетельствует о конкретных дефектах социализации личности, глубокой криминализации виновного, ресоциализация которого требует продолжительного и интенсивного воспитательного воздействия.

Назначение наказания требует квалифицированного диагноза дефектов поведенческой саморегуляции личности подсудимого. К числу этих дефектов кроме ценностной дезориентации относится повышенная импульсивность, несдержанность, неадаптированность поведения в напряженных ситуациях.

Закон не допускает расширения перечня отягчающих ответственность обстоятельств. Перечень же приводимых в законе смягчающих ответственность обстоятельств является лишь примерным. В качестве таковых суды могут учитывать и иные, не указанные в законе обстоятельства (например, преклонный возраст виновного, его инвалидность и др.).

Обстоятельством, смягчающим юридическую ответственность, является чистосердечное, искреннее раскаяние — публичное признание своей виновности, самоосуждение преступного поведения, глубокое сожаление о случившемся, готовность нести заслуженное наказание. Раскаяние — это критический момент пробуждения совести человека — основа его дальнейшего исправления, восстановления морального самоконтроля личности. Раскаяние, готовность искупить свою вину позволяют человеку построить свою жизненную перспективу, возвратиться к достойной жизни. Раскаяние содержит в себе элементы покаяния — сожаления индивида о своих поступках, его твердое решение не допустить их повторения, исправить их негативные последствия — восстановить справедливость через самонаказание.

Нет такого тяжкого нарушения социальных норм, от которого не было бы пути к ресоциализации личности. Безнадежна лишь ситуация отказа человека от акта покаяния — нераскаянность. Искреннее раскаяние и покаяние — сложная духовная деятельность, пропорциональная тяжести совершенного преступления, духовное перерождение личности, ее самонаказание, обретение ею нового смысла жизни, соотнесение ее с вновь осознанными социальными ценностями, самооправдание себя чистыми помыслами на будущее, принятие твердого решения о самоизменении. Раскаяние и покаяние предполагают коренную реорганизацию индивидом образа своей будущей жизни на новых нравственных устоях.

Нет более тяжкого наказания, чем самоосуждение. Тягостное чувство угрызения совести предостерегает человека от неправильного его поведения в будущем. Но угрызение совести присуще лишь тем, кто способен идентифицировать себя с социумом. Отличительной же особенностью преступника является его неспособность к социальной идентификации.

Уже судебные уставы 60-x гг. позапрошлого столетия учредили «суд скорый, правый и милостивый». Понятие «милость«, исчезнувшее из нашего лексикона в период тоталитаризма, ныне вновь реабилитируется, утверждается в системе духовных понятий общества. Применимо ли оно к правосудию? Не является ли буква закона единственным основанием правосудия? Не подрывает ли «милость» законность?

Здесь мы соприкасаемся с самой сущностью правосудия» с разными позициям в ее трактовке, различным пониманием самой сущности человека, его социальной ответственности и вины при совершении преступных деяний. Утвердившееся в нашем уголовном праве и уголовно-правовой доктрине понятие вины связывается только с сознанием индивида: умышленная вина — это сознательное допущение индивидом общественно опасных последствий своего деяния; неосторожность также связывается с необходимостью осознавать и предвидеть общественно опасные последствия своего поведения. «Милостивый» же суд связывает вину с «порочной волей человека», с его нравственными устоями.

Само понятие «преступник», налагаемое на виновного судом, является в социально-психологическом отношении нравственным клеймом, негативной социальной печатью. И не любое противоправное действие дает основание для наложения на человека этого позорного клейма. В ряде случаев противоправные действия могут совершаться не по злой воле индивида, а под гнетом внешних злых сил. В этих случаях присяжному суду и давалось право на милостивое решение. А вернее, в одном случае — когда противоправный поступок не заслуживает нравственного упрека.

Настало время возродить в нашем правосудии нравственную концепцию вины, связать виновность не только с сознательной сферой индивида, но со всем нравственно-подсознательным строем личности, с ее моральными установками и стереотипами социально значимого поведения^[20].

Традиции же российского правосудия усилиями выдающихся судебных деятелей были сформированы на постулате: человеку нельзя предъявлять непомерных для него требований. «Законодатель наших времен, — взывал Ф.Н. Плевако, — должен карать волю человека только тогда, когда совершаемое ею зло может быть преодолено»^[21]. Милостивый суд не без основания связывал их с общечеловеческой христианской культурой, отделяющей падение человека, подавленного злом, от человека, активно творящего зло. Присяжные суды по зову высоконравствейных авторитетов не уклонялись от милости, вынося вердикт: виновен, но заслуживает снисхождения. «И если бы наше общество имело суд присяжных, не осуждались бы «антисоветчики», «шабашники», «церковники», «бескорыстные преступники», «парикмахеры» (крестьяне, состригавшие в голодные годы колоски колхозной пшеницы), самовольные застройщики. Впрочем, тогда общество просто было бы иным. Тоталитарный режим и суд присяжных — две несовместимые вещи»^[22].
Право милости — это право судей соотносить нормы закона с нормами нравственности. Выдающиеся российские судебные деятели показывали образцы стойкости при защите нравственности, если ей угрожали антиправовые нормы закона. (Оправдание В. Засулич присяжным судом под председательством А.Ф. Кони, оправдание Саввы Мамонтова под влиянием защиты его Ф.Н. Плевако и т. п.)

Составление приговора

Закон устанавливает ряд общих требований к структуре приговора. Он включает в себя вводную, описательную и резолютивную части; составляется одним из судей (вопросы соответствующих частей приговора определены УПК). Приговор обязательно подписывается всеми судьями (особое мнение излагается отдельно в письменном виде). Приговор составляется в общедоступных, понятных выражениях. Описание преступного деяния в нем должно соответствовать установленным судом фактам. В оправдательном приговоре не должны допускаться формулировки, ставящие под сомнение невиновность оправданного.

Обоснование судебного решения должно содержать: анализ доказательств, доводы, по которым суд принял во внимание одни доказательства и отверг другие. Решение о наказании формулируется так, чтобы при исполнении приговора не возникало никаких сомнений.

К числу нарушений составления приговора чаще всего относятся:

неполное изложение обстоятельств совершения преступления;
неполное и неточное изложение показаний потерпевших и свидетелей;
существенное отличие показаний потерпевшего, описанных в приговоре, от изложенных в протоколе судебного заседания;
отсутствие оценки противоречий между показаниями подсудимого, потерпевших и свидетелей.

Исполнение приговора — реализация предписаний вступившего в законную силу приговора. Исполнение обвинительного приговора состоит из трех этапов: обращения приговора к исполнению, приведения его к исполнению и протяженного во времени исполнения наказания.

Суд призван контролировать реализацию своих приговоров постоянно получать информацию о жизнедеятельности условно осужденного, о воспитательном воздействии, проводимом исправительно-трудовыми учреждениями исправительных учреждений. Это особенно существенно при решении вопросов о досрочном и об условно-досрочном освобождении осужденного. Однако, как уже отмечалось, в действительности суды почти не связаны с практикой исправительно-воспитательной деятельности исправительных учреждений. Наказание и исправление осужденного остаются по существу разными функциями не связанных между собой государственных органов.