* * *
Анализ условий правомерного использования показаний самонаблюдения с необходимостью выводит за пределы собственно самонаблюдения и приводит к вопросу об использовании в психологическом познании показаний сознания об отличном от него объекте.
Основным, путем психологического познания является изучение того, как субъект выявляет себя в своем отношении к окружающему. То, каким ему представляется окружающий его объективный мир и как он практически относится к нему, служит отправным пунктом для опосредствованного психологического познания его самого. Исследователь опосредствованно выявляет подлинную природу психических образований по тому, как они функционируют в практической и теоретической деятельности человека, не полагаясь на то, как они непосредственно переживаются субъектом или представляются ему.
В плане более конкретной методики исследования это означает необходимость организовать исследование, строящееся на использовании показаний сознания, так, чтобы испытуемый в ходе исследования (экспериментальной беседы) по преимуществу не высказывался непосредственно о себе, а выявлял себя, высказываясь о других людях или предметах, отношение к которым показательно для него и существенно с точки зрения стоящей перед исследованием задачи. В частности, суждения человека о других людях часто гораздо больше и значительно правдивее говорят нам о человеке (выявляют, а иногда и выдают его), чем его показания о самом себе, которые выражают то, каким он себе представляется, а иногда даже только то, каким он хочет представляться другим, а вовсе не обязательно непосредственно то, каков он есть на самом деле. И там, где мы имеем дело с высказываниями испытуемого о себе самом, надо их трактовать как выявление себя, а не как высказывания о себе только, то есть надо брать их не текстуально, в их непосредственном содержании, а интерпретировать как симптомы, как проявления человека, подлинный смысл которых раскрывается из объективного контекста его жизни и деятельности.
Мы познаем психику субъекта опосредствованно, выявляя, как он познает мир и относится к нему, соотнося его переживания с реальной ситуацией, с объективными обстоятельствами, в которых он находится. Поэтому постановка вопросов о психологическом исследовании вовсе не должна исключать предметную отнесенность, как того требуют интроспекционисты (Титченер), усматривающие в наличии предметной отнесенности ошибку (так называемый stimulus-error), в силу которой исследование будто бы неизбежно соскальзывает из психологического в непсихологический план. В действительности ответ на вопрос, каков данный предмет (его величина, форма, цвет и т. д.), дает не менее, а более надежный материал для опосредствованного, основанного на сопоставлении с целым рядом объективных данных определения ощущений данного субъекта, чем непосредственный его ответ на вопрос, каковы испытываемые им при предъявлении этого предмета ощущения. Ответ на первый вопрос выявляет все реально участвующие в познании данного предмета ощущения; между тем как ответ на второй вопрос выявит не обязательно все ощущения, действительно участвующие в познании предмета, а только те из них, которые были осознаны во вторичной, направленной на них рефлексии субъекта и притом так, как они были им осознаны или представились ему. Этим не исключается возможность и в некоторых случаях целесообразность постановки перед испытуемым вопроса, направленного непосредственно на то, какие он испытывает ощущения, но этим отвергается та точка зрения, согласно которой только такой вопрос ведет к специфически психологическому познанию.
Поскольку в интересах психологического исследования часто желательно поставить испытуемого в такую ситуацию, при которой он не высказывался бы непосредственно о себе, а выявлял бы себя в своем отношении к окружающему, следует — во всяком случае при изучении сложных личностных психических процессов и образований — организовать исследование (экспериментальную беседу) так, чтобы деятельность испытуемого в ходе исследования приобрела для него осмысленную цель, выводящую его из положения только испытуемого, не разрешающего своей деятельностью в эксперименте никаких своих задач. Для того, чтобы явления, наблюдающиеся в ситуации эксперимента, не оказались искусственными порождениями экспериментальной ситуации («артефактами»), в которых явления действительной жизни выступают в извращенном виде как изображения в кривом зеркале, надо в психологическом исследовании породить у испытуемого какие-то жизненные мотивы для деятельности, направленной на ее разрешение. Там, где исследователь этого не сделает, испытуемый неизбежно сам подставит под свою деятельность какую-то задачу, исходящую из мотивов, побудивших его включиться в эксперимент. В результате окажется, что для испытуемого задача будет иметь иной смысл, чем тот, который придает ей исследователь. Оперируя ответами испытуемого без учета внутреннего содержания задачи, исследователь всегда рискует неадекватно их истолковать.
Наиболее мотивированный характер, адекватный подлинно жизненным проявлениям индивида, его деятельность в эксперименте (поскольку последний предполагает общение с экспериментатором) приобретает, очевидно, в том случае, если деятельность экспериментатора в ходе эксперимента, беседы и т. п. будет иметь для испытуемого какой-то жизненный смысл, не сводящийся к тому, что его собеседник изучает или исследует его. Для того, чтобы испытуемый вышел из ситуации прямого высказывания о себе, необходимо, чтобы исследователь сумел выйти из ситуации выспрашивающего и перешел на позицию совместного с испытуемым участника деятельности, направленной на решение какой-то общей им задачи. Психологическое познание там, где дело идет о глубоких личностных переживаниях и свойствах индивида, должно получиться как результат деятельности, направленной непосредственно, как на прямую свою цель, на другую жизненную задачу, выходящую за пределы задачи быть объектом изучения.
В наибольшей степени эти условия осуществляются, очевидно, тогда, когда психологическое познание совершается в процессе деятельности, прямая цель которой — помочь испытуемому в разрешении трудностей и удовлетворении потребностей, порожденных реальным ходом его жизни, а не искусственно созданных в экспериментальной ситуации. Поэтому особо глубокое познание человека в его сложных целостных свойствах и переживаниях достигается, например, в процессе воспитательной работы. Самое глубокое, действительно проникновенное психологическое познание, несомненно, могло бы быть достигнуто в деятельности человека, который был бы для испытуемого —- своего партнера — сократовской повивальной бабкой его еще только нарождающихся дум, врачевателем его душевных недугов, руководителем в разрешении жизненных конфликтов, помощником в преодолении трудностей, о которые споткнулась его жизнь.