Положение о единстве сознания и деятельности было на определенном этапе развития советской психологии (в течение 30—40-х годов) ее основным теоретическим принципом. Оно было сформулировано в наших «Основах психологии» (1935), «Основах общей психологии» (1940, 1946), в ряде наших статей. Это положение выступило в работах Б. Г. Ананьева, А. Н. Леонтьева, А. А. Смирнова, Б. М. Теплова и многих других советских психологов. С позиций, выдвинутых этим принципом, были плодотворно разработаны в советской психологии проблемы сенсорики, памяти, способностей и т. д.
Сейчас это положение само нуждается в критическом — историческом и теоретическом — анализе.
Положение о единстве сознания и деятельности было связано с той ситуацией, которая возникла в психологии, когда традиционной интроспективной психологии сознания была противопоставлена поведенческая психология, рассматривающая поведение как совокупность реакций, лишенных какого бы то ни было психического («ментального») содержания.
На предшествующем этапе развития советской психологии К. Н. Корнилов предложил свое решение проблемы, связанной с этой антитезой. Оно, как известно, заключалось в том, чтобы объединить обе точки зрения, «синтезировать» интроспективную психологию и бихевиоризм[1]. Их недостаток заключался якобы только в их «односторонности»[2]. Они неверны, пока одна из них берется без другой. Надлежит, значит, лишь сочетать их, приняв и интроспективную концепцию сознания и бихевиористическую трактовку поведения человека как совокупности реакций. Такое дополнение старой концепции концепцией бихевиористической неизбежно приводило к сохранению и неверной интроспективной концепции сознания и механистической концепции поведения[3].
В соответствии со сформулированным им общим замыслом, К. Н. Корнилов и выдвинул в качестве марксисткой психология свою «реактологию». Она представляла собой «синтез» наличных концепций, осуществленный в основном в рамках механистической поведенческий концепции.
Принцип единства сознания и деятельности в нашем его понимании, преследуя ту же конечную цель, был вместе с тем направлен против такого решения вставшей перед психологией проблемы. Он означал, что надо не объединять эти две друг другу противостоящие концепции, а преодолеть как одну, так и другую, как старую идеалистическую концепцию сознания, так и бихевиористическое понимание человеческой деятельности, человеческого поведения. Утверждение единства сознания и деятельности означало, что надо понять сознание, психику не как нечто лишь пассивное, созерцательное, рецептивное, а как процесс, как деятельность субъекта, реального индивида, и в самой человеческой деятельности, в поведении человека раскрыть его психологический состав и сделать таким образом самую деятельность человека предметом психологического исследования. Предметом психологического исследования должна быть не только внутренняя, духовная, умственная деятельность, а и сама та реальная практическая деятельность, посредством которой люди преобразуют природу и переделывают общество, — в ее психологическом аспекте. Эта реальная деятельность людей не может быть сведена к совокупности слепых реакций, не может быть понята и объяснена в поведенческих терминах стимула и реакции, точно так же как сознание людей, включенное в их деятельность, не может быть понято как замкнутый внутренний мир, обособленный от внешнего материального мира, не может быть объяснено методическими средствами интроспективной психологии. Эти положения являются прочным достоянием нашей психологии; они и по сегодняшний день сохраняют свою силу.
[1] «Я беру на себя смелость утверждать, — писал К. Н. Корнилов, — как я утверждал и раньше (ссылка на книгу «Современная психология и марксизм» 1924-го года), что грядущая система марксистской психологии будет синтезом двух борющихся сейчас во всех странах течений: наиболее давнего и уже достаточно одряхлевшего, хотя и находящего еще своих адептов так называемого эмпирического, или субъективного, направления — этого тезиса современной психологии, и второго — более позднего, скорей продукта наших дней, этого антитезиса, каковым является психология поведения, рефлексология, или, как ее еще называют, объективная психология». См. сб. «Психология и марксизм». Л., 1925, стр. 9.
[2] См. сб. «Проблемы современной психологии». Л., 1925, стр. 16. «Оба эти направления являются односторонними: одни игнорируют субъективную сторону, другие — объективную, тогда как только оба эти ряда в своем единстве (но не тождестве) дают действительно цельного человека».
[3] Эта критика того понимания «синтеза» интроспективной и бихевиористической концепции, посредством которого К. Н. Корнилов хотел реализовать построение психологии, разрабатываемой с марксистских позиций, не означает, конечно, что мы не видим той исключительно большой роли, которую сыграл К. Н. Корнилов на начальных этапах становления советской психологии, и недооцениваем тот факт, что К. Н. Корнилов ориентировался на построение психологии, базирующейся на принципах диалектического материализма.