Символическое, знаковое понимание ощущения является у Гельмгольца и его продолжателей производным от механистического понимания детерминации ощущения раздражителем. Гельмгольц сам обнажает эту связь, говоря, что наши ощущения — качества, которые мы «приписываем» предметам, — выражают лишь действие предметов на наши органы чувств. Потому-то они и являются лишь знаками предметов.
Здесь в специальном (психофизиологическом) плане повторяется то самое, что в философском плане составило один из главных проблемных узлов философии нового времени — от Декарта к Беркли и, дальше, вплоть до таких современных философов, как Рассел. В противовес схоластической теории восприятия Декарт выдвинул свою причинную теорию восприятия. Прогрессивная тенденция этой теории, связанной с естественнонаучной теорией зрения, с исследованиями по «диоптрике», несомненна. Но так же несомненно, что в силу механистического понимания причинности, связанного с общей концепцией механистического детерминизма, причинная теория восприятия могла быть и была использована идеалистами, начиная с Беркли, как аргумент в пользу идеализма. Если вещь — причина наших ощущений, а ощущение — результат ее воздействия на нас, на наши органы чувств, тоне значит ли это, что мы ощущаем, воспринимаем не вещи, а лишь результат их воздействия на нас, те изменения, которые они в нас производят, что ощущения выражают лишь ту модификацию, которую вещи производят в наших органах чувств? При механистическом понимании причинной зависимости так действительно и получается.
Эти соображения, использованные в свое время Беркли, выступили в современной философии совсем обнаженно у Рассела. Свою очень распространенную в современной англо- американской гносеологической литературе, выдвинутую им совместно с Муром (G. Moore) теорию, так называемую Sense-data, воспроизводящую берклианский тезис о том, что единственным доступным нам объектом являются сами наши ощущения (чувственные данные), Рассел прямо обосновывает причинной теорией восприятия, сторонником которой он поэтому себя объявляет[3]. Рассел как бы выводит Беркли из Декарта, используя для этого механистическое понимание им причинности, вообще детерминизма.
Таким образом, адекватность ощущения и восприятия, вообще познания объекту (теория отражения) подрывается не только мюллеровским утверждением исключительно внутренней зависимости ощущения от специфической энергии органа чувств, то есть отрицанием внешней детерминации, но и механистическим пониманием этой последней. Механистическая детерминация извне исключает возможность адекватного познания объективного мира. Она несовместима с теорией отражения.
С позиции гельмгольцевской концепции ощущение неизбежно представляется «аконстантным»: следуя за изменяющимся с каждым изменением условий действием раздражителей, ощущение неизбежно оказывается не адекватным свойствам предмета, остающимся — при этих изменениях условий — неизменными, константными.
В связи с этим и возникает проблема константности. Факт константности восприятия, то есть адекватного восприятия остающихся константными постоянных свойств предмета при изменении — в известных пределах — условий восприятия (в связи с изменением расстояния от нас до предмета, угла зрения, под которым мы его видим, его освещенности и т. д.), превращается в загадочную проблему константности. Психология и психофизиология органов чувств, стоящая на позициях механистического понимания действия раздражителей, никак с ней не могут справиться.
Для того, чтобы объяснить адекватное восприятие объекта — при изменяющихся в известных пределах условиях восприятия,—- старая психология и психофизиология органов чувств предполагали, что особая, недоступная физиологическому анализу духовная деятельность («Seelentatigkeit», как писал Гельмгольц[4]) «трансформирует» аконстантное ощущение в константное восприятие. В результате учение о восприятии стало строиться на теории двух факторов: оно представляется производным от двух разнородных компонентов, из которых один — ощущение — детерминирован только извне — раздражителем, а другой — мыслительная деятельность субъекта — только изнутри. С этой концепцией, согласно которой восприятие оказывается в специфических своих особенностях, отличающих его от ощущения, производным от мышления (в широком смысле слова), связана и идущая еще от Вундта — ученика Гельмгольца — трактовка восприятия — в его отличие от ощущения — как представления. Ощущение же, которое, механически следуя за раздражителем, оказалось не адекватным объекту, превратилось в нечто скрытое, собственно, появляющееся лишь при смотрении сквозь редуцирующий экран, в реальном процессе восприятия действительности в естественных условиях нигде, как правило, не обнаруживаемое. Таким образом, под вопросом оказалось самое существование ощущения. По пути его устранения и пошла гештальт-психология. Заодно с ощущением была ликвидирована и всякая связь восприятия с внешним раздражителем. Вся детерминация восприятия была перенесена во внутренние динамические взаимоотношения его собственного содержания. Положение о «гештальте» (Gestalt) отнюдь не сводится к одному лишь утверждению целостности и структурности; оно заключает в себе и определенное понимание детерминации восприятия, и именно это является самым существенным в нем. Утверждение, согласно которому структура целого — всего «поля» восприятия — определяет каждый входящий в состав этого целого элемент, вовсе снимает всякую внешнюю детерминацию ощущения раздражителем: его детерминация всецело переносится во внутренние структурные взаимоотношения восприятия. Таким образом в гештальт-психологии ликвидируется зависимость восприятия ст объекта. Она снимается сведением объекта к содержанию восприятия. Все закономерности восприятия сводятся к динамическим соотношениям «полей» восприятия, якобы имманентно обусловливающим переход от одной феноменальной ситуации к другой. Динамика же этих феноменальных полей или ситуаций выводится из их отношения к потребностям субъекта. Таким образом, вся детерминация восприятия сводится только к внутренним условиям в отрыве от внешних. В этом и заключается основной порок гештальтистской теории и главная причина тупика, в который эта теория заводит учение о восприятии.
С позиции старой традиционной периферической рецепторной теории деятельности органов чувств, непосредственно соотносящей образ предмета с периферическим сетчатковым образом, константность восприятия необъяснима. Константное восприятие, то есть адекватное восприятие остающихся постоянными свойств вещей при изменении — в известных пределах — условий их восприятия (условий их воздействия на воспринимающего), обусловлено тем, что воздействие раздражителей опосредствуется рефлекторной деятельностью по их анализу. Таково исходное условие. Нейрологически образ представляет собой более или менее сложную систему рефлекторных связей. Для объяснения константности восприятия нужно еще выяснить, что и как анализируется.
Для ответа на первый вопрос надо прежде всего понять и учесть, что восприятие — это чувственное познание объекта, вещи, явления, предмета; восприятие — это процесс детерминации (в смысле определения, выявления) свойств объекта и его отношений к другим объектам. Каждая детерминация в процессе восприятия — это определение свойств не восприятия, а его объекта, не образа, а предмета этого образа. При восприятии, скажем, величины речь идет о величине предмета, а не величине образа. Величина предмета определяется соотношением целого ряда, если не всей совокупности, показателей (переменных), относящихся к предмету (его величиной, отдаленностью и т. д.). Величина, взятая сама по себе, в абстракции от остальных данных о предмете, однозначно вообще не определена; она — переменная, значение которой определяется соотношением целого ряда показателей о предмете, как-то его удаленностью и т. д.
[3] Bertrand Russell. The Analysis of Matter. «Dover Publications». N. Y., 1954. Part 11. XX. The Causal Theory of Perception, p. 197—217.
[4] Н. Helmholtz. Handbuch die Physiologischen Optik. Bd. III. Hamburg und Leipzig. 1910, S. 26. Ober die Wahrnehmungen im Allgemeinen.