Важной вехой в исследовании целевой детерминации в биологии являлась статья Э. Майра [15]. Начиная анализ этой проблемы, Э. Майр справедливо подчеркивает, что крайне механистические представления Декарта о жизни и та крайность, до которой эти представления были доведены Гольбахом и Ламетри, вызвали обратную реакцию в виде виталистических концепций, время от времени возрождающихся и в наши дни. Проблема причинности, по Э. Майру, включает три аспекта: объяснение, предсказание и истолкование целенаправленных явлений. Приложение этих аспектов причинности требует учета того обстоятельства, что современная биология представляет собой, по существу, две в значительной степени самостоятельные науки: функциональную и эволюционную биологию. Специалист в области функциональной биологии имеет дело с различными аспектами реализации генетической информации, в то время как эволюционист исследует историю кодов генетической информации и законы изменения этих кодов от поколения к поколению. Оценивая роль генетических кодов, Э. Майр здраво выступает против их абсолютизации, справедливо указывая, что заключенная в кодах программа отнюдь не предопределяет все и вся в организме. «Такие явления, как обучение, память, генетическое структурное изменение и регенерация, — пишет Э. Майр, — показывают, в какой мере «открыты» эти программы» [16]. Переходя далее к анализу причинности в биологии, Э. Майр указывает, что понятия причины в функциональной и эволюционной биологии несколько различны. Функциональная биология исследует в основном непосредственные причины, в то время как предметом эволюционной биологии являются основные (глубинные, или первичные, причины типа генетической конституции). Различия между этими причинами состоят в том, что непосредственные причины определяют реакции особи (и ее органов) на факторы внешней среды, а первичные причины ответственны за эволюцию генетического кода. Что касается целевой — «телеологической» — причинности, то здесь Э. Майр высказывает ряд принципиальных соображений. Эта проблема берет свое начало от «конечных» причин Аристотеля.
Конечная причина определяется им как причина, ответственная за упорядоченное достижение заранее известной конечной цели. Многие последующие концепции целевой детерминации носили дуалистический, виталистический или откровенно телеологический характер, подменяя одно неизвестное — целевую причину — другим неизвестным — «энтелехией», «жизненным порывом» и т. д. Сложность этой проблемы со всей определенностью выдвигает вопрос о том, в каких случаях можно говорить о цели и целенаправленности в природе и в каких случаях нельзя этого делать. Ответ на этот вопрос, по Э. Майру, состоит в том, что «индивидуум, который, выражаясь языком теории информации, «запрограммирован», может действовать целенаправленно. Однако исторические процессы не могут действовать целенаправленно». «Естественный отбор, — указывает далее Э. Майр, — благоприятствует выработке кодов, гарантирующих такое поведение, которое повышает приспособленность. Программа поведения, гарантирующая мгновенную правильную реакцию на потенциальный источник жизни, потенциального врага или потенциального партнера для спаривания, безусловно обеспечит большую приспособленность в дарвиновском смысле, чем программа, не предусматривающая таких реакций. Равным образом программа поведения, допускающая соответствующее обучение и совершенствование поведенческих реакций посредством различного рода обратных связей, обеспечивает большую вероятность выживания, чем программа, лишенная этих свойств» [17]. Очень важно подчеркнуть, что, несмотря на все отличия механизмов, обеспечивающих целесообразность приобретенных в индивидуальной жизни поведенческих реакций, от механизмов «эволюционного приспособления» (т. е. врожденных форм поведения), у этих двух групп механизмов имеется общая «глубинная» основа. Этой основой является генетическая программа, «кодирующая» как совершенство (т. е. целесообразный характер) врожденного поведения, так и такие свойства нервного аппарата, которые обеспечивают высокую целесообразность приобретаемых в индивидуальной жизни форм поведения. Вот почему, как подчеркивает Э. Майр, «целенаправленное действие особи, поскольку оно обусловлено свойствами ее генетического кода, целенаправлено не более и не менее, чем действие счетно-решающего устройства, которое реагирует на различные сигналы в соответствии с заложенной в него программой» [18]. Поскольку рассмотренное понимание целенаправленности не имеет ничего общего с «классической» телеологией, Э. Майр считает оправданным использование для обозначения «запрограммированной» целенаправленности термина «телеономия», предложенного Питтендраем. Завершая обсуждение проблемы целенаправленности, Э. Майр отмечает, что «между телеономией и причинностью нет противоречия, но что научная биология не нашла никаких доводов, которые бы служили подтверждением телеологии в духе, соответствующем разнообразным виталистическим или финалистическим теориям» [19]. Касаясь «предсказательного» аспекта проблемы причинности, Э. Майр, в частности, подчеркивает, что наиболее сложным (если вообще возможным) является предсказание эволюционных событий. При этом необходимо учитывать, что предсказание биологических явлений всегда носит вероятностно-статистический характер, так как кардинальным свойством биологических явлений служит их неопределенность.
Главный вывод, к которому приходит Э. Майр в рассматриваемой работе, состоит в том, что при всех особенностях биологической детерминации ее сложность ни в коей мере не оправдывает использования ненаучных теорий — виталистических или телеологических. Как видно, развиваемые Э. Майром положения близки диалектико-материалистическому пониманию детерминизма. Следует отметить, что возникновение идеи конечной причины и ее «устойчивость» в теоретическом мышлении, выступавшей в виде различных форм телеологии (в том числе и близких нам по времени), являются яркой иллюстрацией мысли В. И. Ленина о том, что у идеалистических концепций, идеализма в целом есть гносеологические корни. «Прямолинейность и односторонность, — писал В. И. Ленин, — деревянность и окостенелость, субъективизм и субъективная слепота voila гносеологические корни идеализма» [20]. Среди гносеологических причин телеологических концепций следует прежде всего назвать аисторизм: целесообразность живых систем рассматривается как данное, как их наличное атрибутное свойство. В настоящем совершенно определенно выявляется предуготованность к будущему — очевидно, за счет того, что будущее — конечная цель — строит настоящее. Но при этом, как правило, упускается из вида, что живая система и ее свойства пришли из прошлого, это не данное, а ставшее, строившееся в ходе всей прошлой истории. Модель потребного будущего (цель) — это, как остроумно заметил Б. Ф. Поршнев, в значительной мере «модель потребного прошлого» [21]. Абсолютизация предуготованности к будущему неизбежно приводит к абсолютизации самого будущего, которому приписывается детерминирующая сила в виде целевой причины. Поскольку такая целевая причина только постулируется, цель по необходимости превращается в некое внеприродное мистическое творческое начало. Именно в этом состоит логика любых телеологических представлений. Но в отличие от таких построений в марксистско-ленинской философии категория цели рассматривается как особая форма отражения действительности. При этом «развитая, сознательная цель, — пишет М. Г. Макаров, — есть мысленный образ результата в его отношении к порождающим его действиям. Цель отражает, таким образом, то, что еще только может или должно возникнуть, выступая в некотором смысле как отражение будущего. В ней с особенной силой проявляется активная природа сознания» [22].
[15] Майр Э. Причина и следствие в биологии // На пути к теоретической биологии. Т. 1. Пролегомены. М.: Мир, 1970. С. 47—58.
[16] Там же. С. 49.
[17] Там же. С. 52.
[18] Там же.
[19] Там же. С. 53.
[20] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 322.
[21] Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. М.: Мысль, 1974. С. 121.
[22] Макаров М. Г. Категория «цель» в марксистской философии. С. 9.
[23] Там же. С. 39.
[24] Бунге М. Указ. соч. С. 343.
[25] Там же.
[26] Там же. С. 32.
[27] Там же. С. 344—345.