Когда впоследствии исследование обратилось к изучению конкретных психических явлений в процессе их формирования и развития, оно стало по мере своего углубления на каждом шагу наталкиваться на взаимосвязи психических и разного рода других материальных явлений.
Для того чтобы объяснить их, не выходя за рамки этой дуалистической концепции, выдвигаются две «теории»; 1) параллелизма и 2) внешнего взаимодействия. Как для одной, так и для другой психическое и физическое представляют собой два ряда чужеродных явлений. Первая — теория параллелизма, — считаясь с этой чужеродностью, исключает возможность какой-либо реальной зависимости между членами одного и другого ряда и тем не менее утверждает неизвестно на чем: основанное и неизвестно как устанавливающееся однозначное соответствие между ними. Вторая теория — теория взаимодействия, — стремясь учесть факты действительной жизни, свидетельствующие о существовании реальных зависимостей между физическими (физиологическими) и психическими явлениями, признает внешнее взаимодействие между ними, вопреки утверждаемой в исходной предпосылке чужеродности их, и приходит таким образом к упразднению каких-либо внутренних закономерностей как психических, так и физических, материальных явлений. Эти явно несостоятельные теории, широко распространенные на рубеже XIX и XX столетий, не сошли еще вовсе с философско-психологической арены[8].
Дуализму, идущему в философии нового времени от Декарта, в начале XX столетия стал все решительнее противопоставляться монизм, якобы «нейтральный», являющийся продолжением берклианства, подставляющим ощущения, сознание на место бытия. Махизм — первая из его разновидностей.
В начале XX столетия на позиции махизма один за другим переходят такие крупнейшие представители психологической науки, как Вундт, Титченер, Джемс.
Вундт становится на махистскую позицию уже в своих «Очерках психологии», где он утверждал, что психология и физика изучают один и тот же «опыт», лишь с разных точек зрения. С идеалистическим монизмом в решении гносеологической проблемы Вундт при этом сочетает дуалистический параллелизм в вопросе о соотношении психических и физиологических процессов [9].
В своем «Очерке психологии» Титченер еще трактует психологию как науку о душевных процессах. При этом он определяет душевный процесс как такой процесс, который находится в области нашего внутреннего опыта. От душевных процессов он отличает физические процессы и подчеркивает, что физическое внешне независимо от нас: «…Движение продолжалось бы, хотя бы нас, ощущающих его, вовсе и не было». «Или же возьмем такой пример: геометрическое пространство независимо от нас; оно управляется законами, действующими независимо от того, знаем ли мы их, или нет»[10].
В последующие годы Титченер совершает крутой поворот. В «Учебнике психологии»[11] мы встречаемся уже с совсем иными, явно махистскими позициями. «…Между сырым материалом физики и психологии, — читаем мы здесь, — не может быть никакой существенной разницы. Материя и дух, как мы их называем, по существу должны быть тождественны друг с другом»; «физика и психология имеют один и тот же материал: эти науки отличаются друг от друга только — и этого достаточно — свойственными им точками зрения». Глава о предмете психологии в учебнике Титченера представляет собой по существу «популяризацию» взглядов Авенариуса[12].
В своем завершающем историко-теоретическом труде[13], представляющем собой попытку дать систематическое обоснование «новой» махистской ориентации психологии, Титченер называет ее родоначальниками Вундта вместе с Авенариусом[14] и Махом.
[8] См., например, James Pratt. The present Status of the Mind- Body Problem. «The Philosophical Review», 1936, vol. XLV, pp. 144—466. Разновидность дуалистической теории параллелизма, сочетающейся с теорией тождества, представляет собой гештальтистская теория изоморфизма. (См. W. Kohler. Gestalt-Psychology. New York, 1947, pp. 61—63). Согласно этой теории изоморфизма, два ряда явлений — физиологических процессов в мозгу и феноменальных психических процессов — объединяются тем, что динамическая структура у них общая. Вместе с тем в трактовке гносеологического отношения психических явлений к их объекту представители гештальт-психологии (М. Вертгеймер, В. Келер, К. Коффка, К. Левин) стоят на остро феноменалистических позициях, обнаруживающих связь через Эренфельса с махизмом: объект и его восприятие сливаются в едином феноменальном поле; в нем растворяются и объект и субъект. См. основные труды ведущих представителей гештальт-психологии (W. Kohler. Gestalt-Psychology. New York, 1947, pp. 61—63; К. Koffka. Principles of Gestalt-Psychology. New York, 1947, см. также особенно его статью: «Bemerkungen zur Denkpsychologie», «Psychologische Forschung», Bd. 9, 1927; M. Wertheimer. Produktive Thinking. New York — London, 1945; K. Lewin. A Dynamic Theory of Personality. New York and London, 1936).
[9] См. В. Вундт. Очерки психологии, стр. 4—6.
[10] См. Э. Б. Титченер. Очерк психологии, стр. 4.
[11] Е. В. Titchener. Textbook of Psychology. New York, 1912.
[12] См. Э. Б. Титченер. Учебник психологии, ч. I, М., 1914, стр. 5 и 7.
[13] Е. В. Titchener. Systematic Psychology. Prolegomena. New York, 1929.
[14] Авенариус посвятил вопросу о предмете психологии особую работу — «О предмете психологии» (1911). Ленин писал, что эта работа Авенариуса, пожалуй, наиболее важная для понимания его философии (см. В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 45).