МАХИЗМ И КРИЗИС ПСИХОЛОГИИ (ПРОБЛЕМА СОЗНАНИЯ И ПОВЕДЕНИЯ В ИСТОРИИ ЗАРУБЕЖНОЙ ПСИХОЛОГИИ)

Главная » Энциклопедия » Психология » Разделы психологии » Общая психология » Книги по общей психологии » Главы книг общей психологии » МАХИЗМ И КРИЗИС ПСИХОЛОГИИ (ПРОБЛЕМА СОЗНАНИЯ И ПОВЕДЕНИЯ В ИСТОРИИ ЗАРУБЕЖНОЙ ПСИХОЛОГИИ)

Существуют, пишет Хантер[11], три уже выявившиеся позиции. Первая признает существование «сознания» как особого аспекта мира, но отрицает за ним действенную роль по отношению к физическому миру; вторая признает и эту последнюю; третья вовсе отрицает сознание и считает, что* психология должна заниматься только изучением поведения. Хантер как бихевиорист считает обе первые точки зрения исключенными; они для него явно несостоятельны. В отношении третьей он резонно замечает, что простое, голое отрицание фактов, которые в течение веков служили основанием для всех философских рассуждений о сознании, вряд ли может быть признано удовлетворительным решением вопроса. «Где так много дыма,— очевидно, не без огня». Поэтому и позиция догматического бихевиоризма, просто отрицающего сознание, не удовлетворяет Хантера. Он считает необходимым, отрицая традиционное субъективистическое понятие сознания, найти ему объективный эквивалент. Уже Лешли считал необходимым выделить в этих целях речевые реакции. Он определял сознание как сложную интеграцию и последовательность таких телесных деятельностей, которые включают речевые механизмы или тесно связаны с ними и поэтому по большей части служат для социального выражения[12].

Эта характеристика Лешли справедливо представляется Хантеру недостаточной. Фундаментальным для объективной характеристики того, что имеется в виду, когда говорят о сознании, является, по Хантеру, тот факт, что некоторые виды поведения служат отчетом (report) о чем-то от них отличном. Таковы речевые реакции, которые замещают или «символизируют» нечто отличное от самой ответной реакции. Они характеризуются двумя основными чертами: 1) тем, что обладают «символическим характером», и 2) тем, что могут быть вызваны самим организмом, а не только каким-нибудь внешним стимулом. Опираясь на такое определение речи, Хантер «определяет» сознание как речевую реакцию на сенсорный процесс[13].

Хантер поясняет это определение следующим образом: «Субъект «осознает» флаг, если флаг как стимул вызывает речевой ответ. Он «осознает» (becomes conscious) красный цвет, то есть дифференцирует или выделяет красное, если красное оказывается стимулом, вызывающим речевую реакцию»[14]. Курьезная формула, которая оборачивает зависимость и использует связь речи с сознанием для того, чтобы снести сознание к оторванной от сознания речи!

В дальнейшем Хантер делает попытку отличить собственно речь (language), которая определяет сознание, от простых речевых реакций (verbal response). Когда индивид отвечает речевой реакцией на какой-нибудь стимул, например на красный цвет, он «осознает» красный цвет, но может не осознавать своей речевой реакции. Он осознает эту последнюю, если только она может в свою очередь вызвать у него словесную реакцию, отчет о себе; тогда осознана и она. Подлинная речь, с которой отождествляется сознание, — это, по Хантеру, речевая реакция на речевую реакцию, вызванную каким-нибудь сенсорным стимулом, или речевая реакция, которая заключает внутри себя имплицитную речевую реакцию.

Нет никакой нужды прослеживать всю аргументацию Хантера. Общий смысл его рассуждения ясен. Он сводится к тому, чтобы как можно полнее описывать внешнюю сторону сознательного речевого поведения, отбрасывая при этом внутреннее содержание, которое квалифицирует и обусловливает это речевое поведение.

Не иначе обстоит дело и в схеме Мэда[15]. Несмотря на утонченную разработку деталей, в принципе все обстоит и у него в конечном счете точно так же: и у него мы сталкиваемся в еще более развернутой форме с тем же описанием внешней стороны сознательного поведения и отчуждением его внутреннего содержания.

Утеряв в результате этой механистической операции критерии для квалификации подлинной внутренней природы различных форм поведения, бихевиорист неизбежно начинает распространять одну и ту же или однородную структуру на поведение в действительности самых различных уровней. Это мы и видим в концепции Толмена, который, опираясь на относительно элементарную сигнальную функцию психики животных, получившую надлежащее место в павловском учении об условных рефлексах, распространяет соотношение «знака» и «обозначаемого» на все формы поведения — от крыс до человека и от человека до крыс; в качестве оборотной стороны характерного для поведенческой психологии механистического подхода к сознанию выступает идеалистическая концепция поведения.


[11] A. S. Hunter. The Problem of Consciousness. «The Philosophical Review», v. 31, № 1, 1924, p. 11.

[12] K. S. Lashley. The hebavioristic Interpretation of Consciousness, II. «Psychological Review», v. 30, № 5, 1923 (см. особенно стр. 341).

[13] A. S. Hunter. The Problem of Consciousness. «The Philosophical Review», v. 31, № 1, 1924, p. 11.

[14] Ibid., pp. 20—21.

[15] G. Mead. A behavioristic Account of the Significant Symbol; его же: Mind, Self and Society.

Источники и литература

  • Рубинштейн С.Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959 г.

Смотрите также